Еще одна житейская история (Чивер) - страница 5

- Нет.

- Вы даже представить себе не можете, - говорит он и прикладывает руку к сердцу. - Слушайте, - говорит он. - Она _плачет_.

- Женщины плачут по любому поводу, Буби, - сказал я.

- Только не европейские женщины.

- Но вы-то женились не на европейке.

- Я еще не все сказал. Сейчас начинается сумасшедший дом. Она плачет. И когда я спрашивает ее, почему она плачет, она говорит, она плачет потому, что она мог быть великая сопрано в опера, а стал моя жена.

Не думаю, чтобы звуки летнего вечера - вечера конца лета - в моей стране и в Италии существенно разнились, однако же в тот момент казалось, что это так. Из вечернего воздуха вдруг исчезла вся мягкость - ни светлячков, ни шепота ветра, - и насекомые в траве вдруг подняли такой тарарам - звуки были пронзительные, скрежещущие, словно взломщики точили свои инструменты. Все это создавало впечатление, что родная Верона находится где-то невероятно далеко.

- Опера! - воскликнул Буби. - "Ла Скала"! Это из-за меня она не выступает сейчас в "Ла Скала"! Она брал уроки пения, это правда, но ее же никто не приглашал на сцена. А теперь она сошел с ума.

- Очень многие американские женщины, Буби, считают, что брак помешал им сделать карьеру.

- Сумасшествие, - сказал Буби. Он даже по слушал меня. - Настоящее сумасшествие. Ну что тут сделать? Вы поговорите с ней?

- Не знаю, что это даст, Буби, но я попытаюсь.

- Завтра. Я приедет поздно. Вы поговорите с ней завтра?

- Да.

Он встал и принялся натягивать перчатки, палец за пальцем. Затем набросил на голову свою фетровую шляпу, словно это была шляпа с перьями, и спросил:

- В чем тайна мой шарм - оттого, что я такой невероятно восторженный?

- Не знаю, Буби, - сказал я, но при этом сочувствие к Грейс теплой волной захлестнуло меня.

- Все потому, что в моя жизненная философия я учитывает последствия и возможности. У Грейс не такая философия.

С этими словами он сел в свою машину и так резко рванул с места, что гравий разлетелся по всей лужайке.

Я выключил свет на первом этаже и поднялся в спальню, где моя жена читала.

- К нам заезжал Буби, - сказал я. - Я не стал тебя звать.

- Я знаю. Я слышала, как вы разговаривали в саду. - Голос ее задрожал, и я увидел, как по щеке покатились слезинки.

- Что случилось, дорогая?

- Ох, просто я считаю, что впустую растратила свою жизнь, - сказала она. - Ужасно, по совершенно впустую. Я знаю, ты не виноват, только, право же, слишком много я отдала тебе и детям. Я хочу вернуться в театр.

Тут мне придется пояснить насчет театральной карьеры моей супруги. Несколько лет тому назад группа любителей из числа наших соседей поставила "Святую Иоанну" Шоу. Маргарет играла там главную роль. Я в ту пору - не по прихоти, а по делам - находился в Кливленде и не видел спектакля, но уверен, что это было нечто выдающееся. Пьесу должны были играть дважды, и, когда в конце первого представления занавес опустился, публика встала и устроила овацию. Мне говорили потом, что Маргарет играла блестяще, незабываемо, от нее исходила магнетическая сила, она вся светилась. Вокруг спектакля поднялся такой шум, что нескольким нью-йоркским режиссерам и продюсерам настоятельно порекомендовали приехать на второе представление. И человека два-три согласились. Как я уже сказал выше, меня в это время там не было, но Маргарет рассказала мне. Что произошло. Утро занялось ослепительно яркое и холодное. Она отвезла детей в школу, затем вернулась и решила порепетировать, но из этого ничего не вышло, так как телефон непрерывно звонил. Каждый считал своим долгом сказать, какая в ней обнаружилась великая актриса. Часам к десяти небо стали затягивать тучи и задул северный ветер. В половине одиннадцатого начался снег, а к полудню разыгралась настоящая метель. В час дня школы закрылись и детей отправили по домам. А к четырем часам многие дороги уже не функционировали. Поезда опаздывали или вообще не ходили. Маргарет не смогла вывести машину из гаража, и две мили до театра ей пришлось проделать пешком. Никто из продюсеров или режиссеров, естественно, не сумел приехать, да и актеров явилось меньше половины, так что спектакль был отменен. Решили сыграть спектакль позже, но дофину надо было ехать в Сан-Франциско, театр был запродан другим организациям для других целей, а режиссеры и продюсеры, согласившиеся приехать, по здравом размышлении пришли к выводу, что едва ли стоит отправляться в такую даль. Так Маргарет никогда больше и не сыграла Иоанну. Вполне естественно, что она жалела об этом. Хвалебные отзывы, которыми ей прожужжали все уши, не один месяц звучали потом в ее мозгу. Манящие надежды не осуществились, и, как любой другой на ее месте, она, естественно, была глубоко разочарована.