Впрочем, когда все это было? Такое ощущение, что в какой-то другой жизни… Теперь все изменилось. Ни мужа, ни сына, те двое мужчин, что любили меня, возненавидели друг друга. Няня, когда вы пришли искать кормилицу мальчику, я чувствовала, что меня словно раздирают на части. Чтобы не усиливать ненависть тех двоих друг к другу, я решила уйти в замок. Мне не хотелось, чтобы из-за меня один убил другого.
Кида замолчала и подкрутила пальцем завиток волос, падавший на лоб. Она даже не посмотрела в сторону госпожи Слэгг, которая понимающе кивала.
– Где они теперь? – наконец нарушила молчание кормилица. – Я не знаю. Они снились мне много раз. Сколько раз я, просыпаясь, кричала в подушку: «Рантель! Брейгон!» Одного я видела за резьбой новых скульптур, второй в роще подбирал подходящее для работы сухое дерево. Впрочем, я пока что не испытываю настоящей любви ни к одному из них. Говорят, что любовь – это море, в котором тонешь. Я пока что не утонула. Но мне хочется быть возле этих людей, хочется видеть в их глазах жажду страсти. Когда я смотрела, как засыпают могилу мужа, меня охватила тоска. Но сейчас я чувствую, что эта смертная тоска прошла. Я просто устала. Неприятно, когда у тебя в душе пустота. Я вчера смотрела на себя в зеркало – пока что мое лицо не увяло, но кто знает, как скоро его покроют морщины? Я…
Кида вытерла выступившие на глазах слезы и прошептала:
– Я должна любить кого-то!
Застыдившись, должно быть, прилива чувств, молодая женщина быстро вскочила на ноги и склонилась над кроватью Титуса. После чего, повернувшись к няньке, она обнаружила, что госпожа Слэгг дремлет. Кида подошла к окну и посмотрела вниз. Солнце уже начало клониться к закату – последние яркие лучи щедро золотили листики плюща, в котором возились и щебетали птицы. Где-то внизу чей-то резкий голос отчитывал нерадивого слугу. Звуки, ставшие привычными, даже домашними за время, которое она успела провести в замке. Вцепившись пальцами в край подоконника, молодая женщина смотрела вдаль – там, в нищете и беспросветных мытарствах, в пыли и грязи, раскинулось предместье. Там прошло ее детство, юность, туда она и должна вернуться. Вернуться, чтобы жить, жить!
Осень как-то незаметно вступила в свои права. В бесконечных комнатах и коридорах Горменгаста стало еще сумрачнее, неприютнее.
Исполинский замок, выстроенный из посеревшего от непогоды камня, высился среди утренних туманов несокрушимой горой. Но, глядя на этот серый камень, люди только сильнее начинали думать об осени, когда природа замирает, чтобы накопить силы для нового расцвета.