— А ведь нелегко быть сильнее остальных, верно?
Мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Я стар, и найдутся такие, кто скажет тебе, что я выживаю из ума. Но я до сих пор подмечаю почти все вокруг и знаю, как сильно ты любишь своего брата. — Взгляд его устремился куда-то внутрь. — Я любил Хуану, потому что она была доброй и верной. Я знал, что она никогда не предаст меня. Мне нравится твоя мать по той же самой причине: она добрая женщина. — Теперь он переключил свое внимание на меня. — Твой младший брат пошел в нее — благородная душа. Совершенно бесполезная, когда дело касается политики. Я вижу, насколько ты предана ему. Если ты любишь его, присматривай за ним. Понимаешь, мы, сильные люди, должны заботиться о слабых. У них не хватает духу совершать то, что необходимо, дабы выжить.
Ферранте открыл дверь. Держась за руки, мы вошли в Большой зал, где играли музыканты. Я оглядела толпу, разыскивая Альфонсо, и увидела его в дальнем углу: он смотрел на нас, и глаза у него были круглыми, как у совы. Моя мать и Изабелла танцевали и на время совсем позабыли про нас, детей.
Но мой отец, герцог Калабрийский, явно заметил исчезновение короля. Я в испуге смотрела, как он ступил нам навстречу и задал один-единственный вопрос:
— Ваше величество, девчонка докучает вам?
За всю свою недолгую жизнь я ни разу не слыхала, чтобы герцог обращался к своему отцу как-либо иначе. Он взглянул на меня сверху вниз, враждебно и подозрительно. Я попыталась напустить на себя невинный вид, но после того, что мне довелось повидать, я просто не в силах была скрыть, что потрясена до глубины души.
— Ничуть, — добродушно отозвался Ферранте. — Мы просто занимались исследованиями, только и всего.
В прекрасных, безжалостных глазах отца вспыхнуло понимание, а следом — ярость. Он осознал, где именно были мы с дедом, и, учитывая мою репутацию ходячего бедствия, понял, что меня туда не звали.
— Я с ней разберусь, — угрожающе произнес герцог.
Он прославился жестоким обхождением со своими врагами, турками. Он лично пытал и убил тех, кто был захвачен в сражении при Отранто, и такими бесчеловечными способами, что нам, детям, не дозволялось об этом знать. Я сказала себе, что я не боюсь. Пороть меня не стали бы — это было бы неподобающе, и этого он не допустил бы. Он не понимал, что уже подверг меня наихудшему из всех возможных наказаний: он не любил меня и даже не старался этого скрыть.
А я, столь же гордая, как и он сам, никогда не созналась бы, до чего же мне хочется заслужить его приязнь.
— Не наказывай ее, Альфонсо, — сказал Ферранте. — У нее сильный характер, только и всего.