Мне сделалось еще неспокойнее, когда я обнаружила, что наши с мужем спальни расположены в разных крыльях дворца: моя находилась рядом с покоями Лукреции и Джулии. При обычных обстоятельствах жена не усмотрела бы повода для беспокойства в том, что ее поселили рядом с другими особами ее пола. Да вот только Александр, похоже, питал особую слабость к замужним женщинам. Даже невероятно красивая Джулия Фарнезе не возбуждала его страсти до такой степени, чтобы перевезти ее в Ватикан, пока он не выдал ее за сына своей племянницы Адрианы, бедолагу по имени Орсино Орсини. Его святейшество находил особое удовольствие в том, чтобы нарушать святость брака других мужчин.
Потому, когда мы с Джофре уже собирались разойтись по своим комнатам, я остановилась, снова повернулась к нему и погладила его по гладкой мальчишеской щеке. Джофре лучезарно улыбнулся мне. Его все еще переполнял восторг, вызванный собственным пышным возвращением в родной город. Ему исполнилось пятнадцать, и он наконец-то сравнялся со мною в росте, но продолжал носить длинные вьющиеся локоны. Задержав ладонь у его теплой щеки, я мысленно поклялась, что никогда не позволю его собственному отцу превратить Джофре в рогоносца.
Но в то же самое время я молилась о том, чтобы мне никогда больше не встретился тот молодой кардинал, чей взгляд вызвал во мне такую волну страсти.
Эта молитва оказалась подобна всем прочим: Бог так на нее и не отозвался.
Некоторое время мы отдыхали после путешествия. Я пыталась уснуть, но не смогла, хотя кровать с подушками из парчи и бархата, с льняным постельным бельем и меховым покрывалом была роскошна, куда роскошнее любой кровати в Кастель Нуово. Борджа не стеснялись демонстрировать свое богатство. Пока мои дамы распаковывали и раскладывали мои вещи, я заметила в руках у донны Эсмеральды небольшую книжицу в потрепанном кожаном переплете. Прежде чем донна Эсмеральда успела ее убрать, я схватила книжку, устроилась на подушках и принялась читать.
Это были «Канцоны» Петрарки, его любовная поэзия, посвященная таинственной Лауре. Томик размером с ладонь подарил мне Онорато. Мое отношение к Петрарке всегда было двойственным. С одной стороны, меня забавляла та слезливая сентиментальность, с которой он описывал любовь как стрелу, пронзившую его сердце, и при этом благословлял тот день, когда ему была причинена эта боль. Он всегда говорил о боли, жаре и ознобе. Время от времени я принималась читать его стихи вслух моим дамам, намеренно утрируя его чувства и с таким сарказмом, что через некоторое время уже не могла читать дальше, ибо все мы задыхались от смеха. «Бедный Петрарка! — вздыхала я. — Думаю, он страдал не столько от любви, сколько от лихорадки».