– Красиво, – сказал Вахтанг. – Знаешь, так бывает в горах, в горных долинах... Ты был на Кавказе?
– Нет, – соврал я.
– Значит, не видел... – он вздохнул сочувственно.
– Чем ты занимаешься? – спросил я.
– Занимаюсь? Я? Я занимаюсь... русской филологией. Да, русской филологией. – Он замолчал, нахмурился. – Извини, у меня что-то... Мы ведь знакомы?
– Более-менее. Позавчера, у костра – помнишь? Вино, песни...
– Да-да-да, помню, конечно же!
Сейчас в памяти его зияла приличных размеров дыра. Ни сознание, ни подсознание человека не могут мириться с таким положением, и заполнение этой дыры идет очень интенсивно. В пожарном порядке ее заваливают обрывками прошлых воспоминаний, фантазий, снов, пройдет еще час-два – и все они склеются, соединятся, срастутся в, может быть, причудливую, но вполне законченную и логичную картину. В поезде он найдет в кармане кассету с адресом и вспомнит, что именно поэтому едет в центр... и так далее.
Мы вышли на ровную, хорошо убитую грунтовку и бодро потопали вперед.
Отсюда было минут пятнадцать ходьбы до платформы, у которой останавливаются поезда, везущие рабочих из шлафтревиров к большим заводам. Человеку без документов сейчас нет более надежного способа попасть в центр города... конечно, ничего страшного не случится, если его возьмут по дороге, но лучше, чтобы кассета попала к журналистам.
Оставшийся путь мы прошли молча: он "вспоминал" себя, а я ему не мешал. На платформе было десятка два человек, и, хотя поезд был набит, как бочка сельдями, Вахтанг втиснулся в дверь. Я помахал ему рукой и перешел на противоположную платформу. Встречный поезд подошел минут через семь.
Где-то между Волоколамском и Ржевом
– Во, – сказал фарер. – Наконец-то. А старики яйцами трясли – сушь, мол, сушь...
Мы врезались в стену дождя, как в настоящую стену. Звук ударов капель в стекло заглушил звук мотора, под колесами вода ревела. Видно было, как бурлит она, не помещаясь в переполненных кюветах.
– А вот только не было бы хуже, – продолжал фарер. – Посмывает все к пропащей матери...
Водяная пыль как-то прорывалась в кабину и кружилась, не оседая. Все машины на шоссе плелись медленно или вовсе стояли, лишь наш восьмиколесный дредноут пер по третьей полосе, презирая стихию.
– А вообще-то тебе куда? – спросил фарер. – Под такой ливень высаживать – не по-русски получается. А возле того танка никакой крыши на километр...
– Да, там с час ходьбы. Ферма Сметанина, не слышал?
– Неважно, покажешь.
– Так ты меня что, до места довезти хочешь?
– Нет, если ты против...