Ожидание – самое тягостное и невыносимое, что случается в трудной работе. Ожидание выматывает, оно способно убить хорошего агента, заставить его – в попытках сократить паузу – сесть на алкоголь, на легкие наркотики, от которых не так уж далеко до тяжелых.
Барон фон Ниддл, похоже, не нуждался в таких лекарствах. Он даже не нуждался в общении, просто часами сидел на стуле над деревянной игрушкой, хмурясь и сосредоточенно вырезая какие-то маленькие детали – без конца улучшая облик своего питомца.
Себастьян Ратье закрыл входную дверь, чуть расслабился, вздохнул облегченно. Все-таки, несмотря на то что «Айсберг» теперь считал их партнером, полковник ждал любых неприятных сюрпризов от «персеев». Даже выстрела в спину – без всяких объяснений и попыток вступить в диалог.
Ратье ни на миг не забывал, что Сатур фон Ниддл затеял невероятно рискованную игру. Стоило только агентам «Айсберга» понять, что с ними на контакт вышли не «тельцы», а представители созвездия Возничего, – одного этого уже хватило бы, чтобы вынести смертный приговор актерам. Актерам, бездарно сыгравшим роль…
Фон Ниддл сидел на высоком табурете, приподняв крылатую нечисть вверх, поближе к свету. Ратье с первого взгляда не смог определить, что вырезал барон. Дракона-мутанта? Помесь летучей мыши и паука? Вампира, вообразившего себя Икаром и приделавшего крылья?
Кризис-менеджер чуть повернулся, внимательно посмотрел на вошедшего в комнату полковника, но не произнес ни слова, продолжил старательно водить кончиком острия по когтям неведомого чудовища.
– Проверили. Завтра начинаем, – коротко сообщил Ратье.
Он довольно быстро приспособился к манере общения Сатура. Если было необходимо, тот болтал без умолку, оказывая нешуточный прессинг на собеседника, не давая сосредоточиться на собственных мыслях, плотно обдумать то, что говорил фон Ниддл. Проще говоря, заливал в чужой мозг собственные идеи.
Однако барон мог провести несколько часов в молчании, не испытывая никакого дискомфорта от того, что рядом находится кто-то еще. Сатур просто безмолвствовал, и Ратье, поначалу – в первые часы – удивившийся такому изменению в линии поведения, затем понял: у фон Ниддла это что-то вроде высокой степени доверия. То есть он готов был молчать вдвоем лишь вместе с тем, кого знал, кого понимал, кого считал своим. С врагами, дураками и в официальных целях барон включал многословно-речевой интерфейс. А вот в присутствии Ратье – уже на второй день знакомства – принялся молчать, словно чувствуя, что рядом находится толковый человек, который все схватывает с полуслова, такого не надо закапывать в кучах словесного мусора.