Профессор словно очнулся:
– Одним парадоксом больше, одним меньше – это дела не меняет. Если бы Вселенная из-за каждого сомнения в том, что на ней произошло, оказывалась на грани гибели, она не просуществовала бы дольше одной пикосекунды. А таких случаев было немало. Она как человеческое тело. Несколько порезов и ушибов не способны нанести Вселенной серьезного ущерба. Даже хирургическое вмешательство, если оно сделано умелыми руками. Парадоксы для нее – не более чем шрамы. Время и пространство сами врачуют себя, а люди помнят лишь версии событий.
Но это отнюдь не означает, что, столкнувшись с парадоксом, вы не будете удивлены теми или иными странностями, но если вы станете утверждать, что такое никогда не случалось с вами в вашей жизни, тогда я не знаю, на какой планете вы жили. Могу лишь сказать, что только не на этой.
– Раз это так безопасно, профессор, почему тогда вы ничего не предприняли, чтобы спасти дронтов от вымирания? – взволнованно спросил Ричард.
Профессор вздохнул:
– Вы ничего не поняли, мой друг. Дронты не вымерли бы, если бы я не вздумал изо всех сил спасать доисторическую рыбу целакант.
– Целакант? Доисторическую рыбу? Но какое отношение имеют дронты к этим рыбам?
– Итак, мой друг, вы задаете мне вопрос. Нераскрытость причин и следствий делает анализ невозможным. Континуум не только похож на человеческое тело, но и на кусок плохо наклеенных обоев – попытка устранить возникший пузырь в одном месте приводит к тому, что он возникает в другом. В исчезновении дронтов повинен я. В конце концов я просто не вынес и заставил себя сделать выбор. Когда пытаешься изменить время, прежде всего страдаешь сам. – Печально улыбнувшись, он отвернулся.
Затем после длительного молчания, похожего на раздумья, профессор добавил:
– Нет, все должно получиться. Я циничен только потому, что это часто оборачивалось злом. Рассказ бедняги невероятно печален, и нет ничего плохого в том, что кто-то попытается положить конец его страданиям. Ведь это произошло очень и очень давно и на мертвой планете. Если, мы сделаем это, каждый из нас запомнит этот миг как нечто происшедшее с ним самим. Будет жаль, если остальной мир этого не оценит. Впрочем, не в первый раз.
Майкл склонил голову.
– Почему ты молчишь, Дирк? – спросил Ричард.
Дирк окинул его свирепым взглядом.
– Я хочу видеть корабль, – потребовал он.
Трубка красного телефона соскользнула с рычага и легла на стол. Если бы в комнате был кто-то, он заметил бы чуть светившиеся очертания фигуры того, кто проделал это.
Свечение было слабее фосфоресцирующего циферблата часов. Просто казалось, будто воздух вокруг еле различимых контуров был чуть-чуть темнее.