— Вроде бы держатся, — сказал Дотт, поливая раны графа какой-то зеленой дрянью. — Хотите выпить, господа?
— Чего?
Дотт честно протянул бутылочку с той же дрянью.
— А что это?
— Забыл, как называется. Но самое оно. Для внутреннего и наружного употребления.
— Давайте, — махнул рукой да Унара. — Хуже не будет.
— Будет, будет, — утешил его добрый халат. — Но не от моего зелья.
Явились на импровизированный сабантуйчик взмыленные Бумсик с Хрюмсиком. Бумсик еще с хрустом дожевывал чье-то крыло, а Хрюмсик — чей-то хвост. Оба хряка были безмерно довольны собой и жизнью.
Затем наступающие демоны разлетелись, будто кегли, и мимо огромным черным шаром прокатился доблестный паук.
— Кехертус! — закричал ему Дотт. — Иди к нам.
— Не могу! — ответил тот на бегу. — Дядя Гигапонт пошел в атаку!!!
Зелг окинул взглядом равнину. Со стороны реки катилась на них третья волна нападающих, и он отчетливо понял, что это и есть тот самый последний бой, о котором так любят слагать песни и баллады. А еще он подумал, что перед лицом неминуемой гибели можно позволить себе малую толику нелицеприятной критики.
— Порой мне кажется, — признался он, — что дядя Гигапонт сидит у Кехертуса на голове.
Впоследствии выяснилось, что он был прав, как никогда: Гигапонт там и сидел — в специально сплетенной будочке — и руководил неистовыми атаками.
— Да, — заметил маркиз, повторяя траекторию Зелгова взгляда. — Внушает… внушает…
Он разумно не продолжил фразу, ибо нападающие внушали одновременно много всяких чувств: и ужас, и отвращение, и страх, и мысли о собственной грядущей смерти.
— Собственно, мы знали, на что шли, — улыбнулся Ангус да Галармон, тяжело вставая на ноги.
Бравому генералу казалось в эту минуту, что на его плечах громоздятся все скалы Гилленхорма, так он устал. Но дух его оставался таким же бодрым, как в самые радостные минуты.
— Я сожалею только об одном, — признался граф да Унара, присоединяясь к нему, — о том, что не выпью еще бокальчик мугагского и не попробую ваш знаменитый розовый соус к маринованной дичи. А в остальном — жизнь удалась, и нарекать не на что.
— Вам хорошо, — вздохнул Гизонга. — А я как подумаю, сколько денег его величество неэкономно ухлопает на наши пышные похороны, так в дрожь кидает. Я же складывал годами, пульцигрош к пульцигрошу. А он на одни золотые кисти и позументы… А-а-а… — И маркиз сморщился, как от зубной боли.
— Ну уж после смерти можно перестать волноваться, — заметил начальник Тайной Службы.
Рожденный считать и экономить никогда не поймет рожденного скакать и тратить.
«Дракон Третьего рейха»