— Я быстро, — сказала Катька зачем-то и толкнула дверь.
В маленькой комнате, в которой действительно стоял шкаф из ДСП, а кроме него — письменный стол с облезлым стулом и аккуратно, по-солдатски застеленная кровать, — кружился высокий стройный мальчик с высокой черной шапкой волос. При виде Катьки он учтиво поклонился, словно давно ее ждал, и продолжил свое кружение от окна к стене, чуть покачивая руками при поворотах. Двигаясь к окну, он кружился по часовой стрелке, а возвращаясь к стене — против: наверное, чтобы не закружилась голова.
— Заходите, пожалуйста, — сказал он очень вежливо. — Простите, что я должен с вами разговаривать вот так, но прерваться мне нельзя.
— Благодарю вас, — в тон ему ответила Катька. Мальчику было на вид лет семнадцать, на нем были узкие джинсы и клетчатая ковбойка.
— Вы, наверное, хотите узнать, зачем я это делаю? — спросил мальчик ломким голосом.
— Нет, я уже поняла, зачем вы это делаете. Я только не уверена, что по нынешним временам этого достаточно.
— Совершенно достаточно, — спокойно отвечал мальчик. — Иногда мне тоже кажется, что уже ничего не спасешь, но задумываться о таких вещах вообще вредно. Если задумываться об очевидном, можно забыть свои обязанности.
— Как вас зовут? — спросила Катька.
— Меня зовут Валентин. А вас?
— Меня зовут Екатерина. Можно Катька. Валя, я бы хотела, чтобы вы поехали со мной. Если настаиваете, я могу забрать и ваших родителей.
— Благодарю вас, — твердо сказал Валя, подтанцовывая к окну, — но это совершенно невозможно.
— Валя, я вас хорошо понимаю, но тут такое дело. — Она задумалась, подыскивая слова. — Очень может быть, что для определенной ситуации ваш способ срабатывал, но теперь все несколько изменилось. Перешло в иной фазис. И я боюсь, что теперь это может оказаться недостаточным.
— Может, — сказал мальчик, — но меня ведь никто не освобождал от моих обязанностей.
— А кто вас мог бы освободить? Знаете, один мальчик тоже был обязан хранить свое честное слово и стоял на посту три часа, хотя игра в войну давно закончилась. Его мог освободить только военный. Скажите, кто мог бы освободить вас, и я приведу этого человека.
— Это не человек, — сказал мальчик, танцуя, — и вам вряд ли удастся его привести, Екатерина. Я думаю, что он скоро придет сам.
— Валя, но если все действительно серьезно? Если вы никого этим не спасете?
— Я не должен об этом думать, — виновато сказал Валя. — Может быть, и не спасу. Но когда дают приказ, ты его обсуждать не должен. Мне кажется, вся беда именно оттого, что мы все время думаем: а что, если? А зачем? Надо делать, и все. Каждому ведь сказали, но делают очень немногие.