Ять попросил позволения закурить и с наслаждением зажег папиросу. Комиссар написал один за другим три документа, под каждым широко и торжественно расчеркиваясь, так что хорошее немецкое перо рвало плохую желтую бумагу. Подписав последнее распоряжение, он прихлопнул по столу пухлой ладонью.
— Вот-с! Нечего и оттягивать: у нас без бюрократии. С этим я попрошу вас подойти на второй этаж, к товарищу Андронову, — Чарнолуский был теперь сдержан и официален, но так и светился радостью. — Он решит вопрос о дровах. С этим — к товарищу Воронову, там же, буквально соседняя дверь. Он договорится об охране. И — в добрый путь, как говорится! Если и сами захотите — подумайте, право! Ордер выпишу тут же.
7
Новая государственная жизнь была свободна от сомнений: миры созидались на глазах, посредством слова. Ять хотел было попросить разъяснений, но тут дверь распахнулась, и секретарша, продолжая сдерживать напор невидимого буйного посетителя, крикнула:
— Александр Владимирович! Он кричит, что по сверхважному делу…
— Пустить немедленно! — только что не взвизгнул Чарнолуский. — Что у вас, товарищ?
В кабинет ворвался взъерошенный, грязный человечек в картузе и черном пальто, с красными, лихорадочно бегающими глазками и трехдневной щетиной.
— Я… это… экстренно… подать проект! — выкрикнул он. Ять идентифицировал его мгновенно — такие посетители, в массе своей безумцы, нередко осаждали его в газетах и всегда назойливо предлагали те или иные сумасшедшие проекты, иногда стихи. Чаще всего самородки происходили из мещан и быстро спивались. Ужасная вещь искусство, когда им занимается не предназначенный к нему человек: музы губят всех равно, но сколь обиднее гибнуть за всякую чушь…
— Что за проект? — участливо спросил Чарнолуский, тоже, кажется, начавший догадываться, кто перед ним.
— Об упразднении зимы! Чарнолуский глянул на Ятя и подмигнул.
— То есть как об упразднении? — спросил он с лукавой заинтересованностью.
— Человек есть двигатель природы! — выпалил посетитель. — Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих — Римлянам, восемь, девятнадцать! Попроси — и дастся, скажи — и сбудется! Декретироване вечного лета. Экономия дров — раз! Всевременное плодоношение — два! Загар на лицах, приятная смуглость.
— То есть вы предполагаете запретить зиму законодательно? — спросил Ять. Человечек не удостоил его ответом, понимая, кто тут главный.
— Дело новой власти не есть освобождение одного только производящего класса, — напористо заговорил он, цитируя, видимо, давно написанный трактат. Грязные, скрученные в трубку листки (тот самый проект) были зажаты в его маленьком жилистом кулаке, которым он жестикулировал — однообразно, механистично, но бурно, как большевистские ораторы. — Не одного только производящего класса, но всей производящей силы природы. Имея силу слов как генеральный способ учредить всякое, поскольку и первичный Создатель сотворял миры посредством словесного произнесения, то и сказать, чтобы не было зимы. И исполнится.