Однажды, после развода моих родителей, я посмотрела фильм «Исчезнувшие из Сент-Ажиля». В нем я открыла для себя прелести жизни в интернате. Я мечтала теперь только об одном – жить в таком пансионе. Моя мать говорила: «Ты обезумела, это не для тебя, учись и постарайся успокоиться». Психиатр сказал ей, что я слишком умна и независима для исправительного дома. С тех пор я не отказывала себе ни в чем. Я стала безобразно вести себя с матерью. Но мне надоели побои и нотации. Меня попробовали завлекать карманными деньгами, затем стали запрещать выходить из дома, но я все взламывала и убегала. После этого они вынуждены были уступить. Наконец я оказалась в пансионе недалеко от Франкфурта, и мои бабушка с дедушкой по материнской линии приходили иногда навещать меня. Однако пансион урсулинок не был похож на Сент-Ажиль. Ночью я превращала спальню в средневековый замок и принимала гостей, задрапировавшись в одеяло. Настоятель, который был одновременно учителем рисования, некоторое время пытался удержать меня, но это было слишком трудно. Немецкая дисциплина и я оказались несовместимыми. Я стала жить у бабушки с дедушкой, где и пожинала, наконец, плоды дорого завоеванной свободы: вечером, когда мои предки, как обычно, рано ложились спать, я отправлялась во Франкфурт с битниками из нашего квартала.
По утрам мои бедные старики обнюхивали мою одежду и, учуяв запах дыма и алкоголя, оплакивали судьбу своей бедной внучки. А их бедная внучка думала только об одном – опять сбежать ночью. Я любила ночи. Мне нравилось проводить время с такими же, как я. Мы целовались, флиртовали. Я ненавижу это слово, но именно оно передает то, чем мы занимались. Это был секс типа «все, но не это». Ханжеское воспитание пансиона все-таки внушило мне некоторое уважение к капиталу, который называется девственностью, капиталу, гарантирующему будущее и служащему основной силой женской армии. Я встречалась тогда с юношей, который был на 10 лет старше меня. Я не была влюблена в него, но он был красив и нравился моим подругам, а этого было достаточно, чтобы меня к нему влекло. Кроме того, он был француз, и я одна могла бегло говорить на его языке. Как-то вечером, устав от моих вечных отказов, он меня буквально изнасиловал. С моего согласия, конечно. Боже, какое разочарование! Это была атака. Орды Аттилы на тропе войны. Натиск Роланда-оруженосца. Потом он стал обращаться со мной как с опытной танцовщицей в вальсе. Я была с ним всего неделю. Об этом времени у меня остались настолько возвышенные воспоминания, что после этого я не занималась любовью целых восемнадцать месяцев. Это было мое последнее отступление.