– Ты не понял. Я сказала, что знала ее. Я не говорила, что она мне нравится Честно говоря, все как раз наоборот. Но мне нужно, чтобы ты проверил время смерти. Хочу убедиться, что твой результат совпадает с моим. И еще я хочу узнать со всей возможной точностью, когда она получила другие повреждения, которые ты обнаружишь.
– Разумеется. Могу я спросить…
– Извините за беспокойство, лейтенант. – К ней подошел Билли. – Сын жертвы начинает дергаться.
– Скажи ему, я буду там через пять минут.
– Без проблем. Пока ничего не всплывает. Двое выписались этим утром. Я вам дам время выписки. Соседняя комната – облом. Вчера звонили администратору около шести вечера и отказались. Записал имя на случай, если вам понадобится. Хотите, возьму вам диски наблюдения из вестибюля?
– Да, давай. Хорошая работа, Билли.
– Да ничего особенного.
Ева повернулась к Моррису.
– Не хочу углубляться в это здесь и сейчас. Хочу лишь, чтобы ты удостоверил мою оценку времени смерти. Меня в конце коридора ждут родственники, надо с ними разобраться. Все объясню по существу, как только подашь свой рапорт. Буду благодарна, если ты проведешь работу лично. От начала до конца.
– Ну, значит, проведу.
Ева кивком сделала знак Пибоди.
– Здесь не избежать сцены со слезами, – предупредила она, когда они двинулись по коридору.
– Хотите их разделить?
– Нет. По крайней мере, не сейчас. Посмотрим, как дело пойдет.
Собравшись с силами, Ева постучала в дверь.
Странно, подумала Ева, как мало она его помнит. Ведь он был фактически первым ребенком, близким к ней по возрасту, которого она когда-либо знала.
Они месяцами жили в одном доме, для нее это во многом был первый опыт. Впервые она жила в доме, впервые оставалась под одной и той же крышей много ночей подряд, впервые спала в своей собственной постели. Впервые встретилась с другим ребенком.
Впервые ее не били и не насиловали.
Но ей удалось лишь смутно вспомнить, каким он был тогда: светлые волосы, уже тогда коротко остриженные, обрамляли круглое, пухлощекое личико херувимчика.
Он был застенчив и робок, она была терроризирована. Наверное, подумала Ева, не стоило удивляться тому, что им нечего было сказать друг другу.
И вот теперь они оказались здесь, в безликом гостиничном номере, заполненном горем и смертью.
– Прости, Бобби, мне очень, очень жаль, что так случилось.
– А я не знаю, что случилось. – Его глаза ввалились, взгляд был затравленным, он цеплялся за руку Заны, сидевшей рядом с ним на краю кровати. – Никто нам ничего не говорит. Моя мать… моя мать…
– Ты знаешь, зачем она приехала в Нью-Йорк?