Были, конечно, в нашей гарнизонной жизни и светлые, радостные дни. Вот я веду строй, ребята поют народную артиллерийскую песню "Если близко воробей, мы готовим пушку…". Очень красиво, с раскладкой на все двадцать восемь голосов. Выворачиваем из-за угла, а перед нами — управление бригады в полном составе. Комбриг отзывает меня в сторону и спрашивает:
— Скажите честно сержант, вы что, без этого не можете?! Вот скажите: товарищ полковник, я не могу не выё…ться! Ну скажите!
Я смущенно ковыряю сапогом бетонку. Минотавр, красный до кончиков рогов, показывает мне издали кулак. Полкан выдает свое коронное: "Служба войск несется архискверно!" и уходит. Начальник штаба застраивает офицеров, и начинаются какие-то шумные разборки внутри управления. "Да идите вы на х…, товарищ подполковник! — Сами идите на х…, товарищ подполковник!". Зам по вооружению покидает строй и действительно — куда-то идет. Черт его знает, куда.
— Сержант! — орет мне начальник штаба. — Если твои люди не перестанут хохотать, я подам вам команду "Кругом"!"
Минотавр оглядывается, снова грозит кулачищем, но сам тоже ржет.
Очень вдруг захотелось ругнуться матом. Нет, не буду.
Так вот, про тот зимний полигон 1989-го года. Я караулил ночью у входа в полевой парк, с пустым автоматом на шее. Не полагалось нам патронов. На фиг нам патроны, у нас атомная бомба есть. Она вообще-то мина, но мы ее для солидности бомбой звали. Потом, мина на бомбу похожа, тоже с хвостиком.
Шучу, конечно, патронов не давали — догадываетесь, отчего. ББМ была знаменита на всю Белую Церковь, напичканную войсками, как самая "неуставная" часть. А я служил в самом неуставном дивизионе этой самой неуставной части. И дай мне волю, по молодости не отказался бы кое-кого тихо пристрелить и тихо закопать. Потом все изменилось, наш призыв задушил дедовщину, мучился из-за ее отсутствия (по казарме стало невозможно пройти), но держал марку. Молодые получали в лоб, если отказывались работать. Глумиться и издеваться, бить для собственного удовольствия, заставлять стирать и подшивать свое барахло считалось дурным тоном. Офицеры это знали. А патронов не давали все равно!
Понимая, что не словят пулю, командиры и начальники совались в парк бесстрашно, со всех направлений, дабы вздрючить усталого бойца за сон на посту. Мой комбат капитан Масякин меня конкретно пас. Пока я ему не устроил "случай в карауле".
Полевой парк — это участок приднепровской степи, обнесенный невысоким заборчиком из колючки. За заборчиком стоит наша техника. На входе шлагбаум и две палатки. В одной храпит дежурный по парку (офицер) с дневальными, в другой начкар (сержант) с караульными. Между палатками хожу кругами я. Вытоптал себе валенками что-то вроде лыжни в промерзшем песке, и вращаюсь. Это единственный способ не спать. Температура минус один, и одежда теплая — зимний танковый комбинезон, я в нем давеча на голой земле дрых. Если присядешь на ящик для чистки сапог, уснешь тут же. Однажды так и задремал. Очнулся уже когда Масякин отстегивал у моего автомата магазин.