– С большим удовольствием представляю вам, – конферансье заглянул в небольшой листок бумаги и засмеялся, – просто Харриет!
Бенедикт успел поймать взгляд широко распахнутых глаз Рэндольфа, и тут послышалась одинокая фортепьянная нота. Фигура, возникшая в глубине сцены – не более чем просто тень, – показалась им мужской. Щегольски надетая шляпа, трость легко постукивает по полу. Потом Харриет негромко пропела:
Толстый денежный мешок и все в этом роде…
На фортепьяно снова взяли ту же ноту.
Выбрит, вымыт, разодет по последней моде…
Нота.
А посмотришь на него —
индюк, и больше ничего.
Одна из служанок хихикнула, словно знала что-то, неизвестное другим.
Кому такой нужен? Уж точно не мне…
Внезапно барабаны, фортепьяно и еще несколько инструментов заиграли живую, быструю мелодию.
Харриет шагнула в круг света, и толпа посетителей – некоторых из них Бенедикт видел на сцене чуть раньше – разразилась восторженными выкриками с дальнего конца комнаты. Широкополая шляпа скрывала почти все лицо Харриет, но Бенедикт не пропустил улыбку, медленно изогнувшую ее губы. Она снова запела гортанным, приятным голосом:
Я хочу парня с широкими плечищами.
Я хочу парня с сильными ручищами.
Начали хлопать и за другими столиками, а мужчина за соседним столом заколотил по столешнице.
К черту принца, я с первого взгляда
знаю, кого мне надо.
В движеньях есть что-то, от чего сердце тает.
Харриет повернулась спиной и оглянулась через плечо.
Элиза что-то пискнула, а Рэндольф присоединился к аплодирующим. Бенедикт почувствовал, что уголок его рта дергается. Интересно, думал он, а другая женщина, одевшись в рыжевато-коричневые брюки и черный сюртук с рукавами, чуть прикрывшими ей запястья, будет выглядеть так же привлекательно? Сомнительно. Тут Харриет слегка ударила кончиком трости по ноге и начала быстро вращать трость с той же легкостью, что и игральную карту.
Грубые лапы нежнее, чем вялые ручонки.
Только бедный умеет любить, спроси у любой девчонки.
Она показала пальцем на одну из зрительниц:
– Ну, а что скажешь ты?
Женщина в полинявшем платье и сильно поношенных башмаках закивала и потрясла в воздухе сжатыми кулаками.
Мужчина рядом с их столиком сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул, а потом снова заколотил по столешнице, опрокинув кубки сотрапезников. Они захохотали. Бенедикт единственный заметил вопрошающую ухмылку пьянчуги и жадные кивки его дружков.
Пьянчуга неуверенно поднялся; Бенедикт плавно вскочил со стула.
– Давай к нам, красотка! – заорал пьянчуга. – Я тебе покажу твоего мужчину!
Он успел сделать всего один шажок к сцене, когда локоть Бенедикта врезался ему в солнечное сплетение.