Несколько дней Агата болеет. Врач, мама и папа думают, что у нее очень тяжелый грипп, Агата почти все время в забытьи. Но на самом деле Агата знает, что она болеет от тоски, и что она все время спит, чтобы во сне играть в ладоши с ласковым человеком в огромной, мохнатой серой шубе, и чувствовать себя счастливой, умной, ловкой, хитрой Агатой, совершенно прекрасной Агатой, которая вот-вот узнает, что надо сделать, чтобы остаться такой навсегда. Но сны обрываются за одну секунду до разгадки, Агата просыпается со стонами, с ужасной головной болью, ее заставляют глотать чай, делают уколы. Понемногу лекарства начинают действовать, жар спадает, но Агата по-прежнему очень слаба, она почти все время спит, у нее болит голова.
Наконец, наступает ночь, когда Агата не выдерживает. Мама уснула, Агата вылезает из кровати. Она шатается от слабости, чтобы выбраться в коридор, ей приходится держаться за стены. У нее нет сил замотать горло шарфом, кое-как она прямо натягивает куртку прямо поверх пижамы, дрожащими руками застегивает сапоги и сапоги и выходит на задний двор. Здесь Агата становится на четвереньки и начинает ползать по снегу. От слабости ей хочется лечь на снег и поспать, но Агата ищет кольцо и, наконец, находит его в маленьком сугробе. За неделю два раза выпадал снег, но совсем понемногу. Следы, оставленные убегающим бесенком, при желании все еще можно различить.
Дрожащими замерзшими пальцами Агата берет кольцо и садится в сугроб.
— Пожалуйста, — говорит она кольцу. — Пожалуйста, — и на всякий случай зажмуривается.
Когда Агата открывает глаза, ей сперва кажется, что ничего не переменилось, — просто ее дом исчез с лица земли. Она по-прежнему сидит в сугробе и держит кольцо, но перед ней — не черный ход, ведущий на кухню, а бесконечный лес, уходящий во все стороны. От страха Агата вскакивает на ноги и начинает озираться. Нет, она никогда раньше не бывала в этом лесу, — деревья тускло блестят под лунным светом, но они не стеклянные, а металлические, все в черных пятнах. Пахнет чем-то странным и знакомым. Так пахнет в папином кабинете, когда он паяет из деталей маленькие модели самолетов, и с паяльника падают тяжелые зеркальные капли, которые быстро тускнеют, покрываясь черным нагаром. Олово, вот из чего сделаны здешние деревья.
Агата озирается, но ни белки, ни снегиря, ни даже маленького желудя, пусть и оловянных, нет в этом лесу, — только голые ветки и сухой, серый, колкий снег, похожий на крошечные капли тусклого металла. За одним из оловянных деревьев стоит, глядя на Агату, человек в серой шубе, только шуба его сейчас вывернута наизнанку, из рукавов торчит жесткий серый мех. Агата не может на него смотреть, ей страшно, и еще ей стыдно, что она попросила его помощи, хотя до этого выбросила кольцо в сугроб. Кроме того, ей очень жарко. Агата обнимает холодное оловянное дерево, но, к сожалению, это не помогает. Тогда человек в вывернутой шубе улыбается, подходит к Агате по отвратительно скрежещущему снегу и берет ее ладони в свои, — прохладные, мягкие. Жар, мучивший Агату все эти дни, словно стекает в снег по этим ласковым ладоням. Агата начинает дышать свободно, ей вдруг становится спокойно и весело, теперь она уже не понимает, почему несколько дней назад повела себя так глупо, почему выбросила кольцо, почему вообще ушла из стеклянного леса, почему не вернулась к этому человеку раньше. Человек в вывернутой шубе разговаривает с ней, говорит что-то очень смешное, и Агата тоже говорит смешное в ответ, и они оба смеются.