“Восточники” были, как правило, представителями самых реакционных правых. Они были последовательными противниками Версальского договора, и это делало их весьма популярными в глазах простых немцев. Они действовали как циники-реалисты до мозга костей. Для них классовая солидарность с западными державами против России не имела определяющего значения. Важнее был немецкий национальный интерес в смертельном противостоянии между победителями и побежденным, подготовка реванша за проигранную войну. Это были поклонники Бисмарка, который не раз говорил, что ему совершенно безразлична конституция того или иного государства, когда речь идет о германских национальных интересах. Россия и Германия обе проиграли войну и были унижены победителями. Поэтому не было ничего более естественного в их глазах, чем союз с Россией во имя пересмотра Версальского диктата. Конечно, большевики в их глазах были “бандой преступников”. Ну и что с того? Каждый в намечавшемся новом союзе мог ведь преследовать свои собственные цели, и пока эти цели сходились, Германия и Россия должны были держаться друг за друга. Советская Россия Германию не унижала и не оскорбляла, новой коммунистической революции в Германии не предвиделось, а Антанта насиловала и притесняла Германию почти ежедневно.
Известный в 60-е годы немецкий журналист Себастиан Хаффнер попытался так реконструировать смысл переговоров рейхсверовцев с Радеком: “Ладно, вы большевики. Это ваше дело. Ладно, вы хотели бы ввести большевизм и у нас. Мы этому сумеем помешать. Правьте у себя, как вам нравится, а мы будем править у себя, как нам нравится. Понятно? Кстати, эти западные державы, которые совсем недавно с помощью белых пытались сбросить вас, не они ли ваши опаснейшие враги? Это и наши враги. Разве мы, в отличие от них, не спасали вас от белых? То-то. Вы хотите создавать Красную Армию? Мы можем вам помочь, если вы за это предоставите нам возможность испытывать у вас оружие, иметь которое запретил нам Запад. Вам нужны капиталы для восстановления страны? Может быть, они у нас найдутся, но, конечно, под процент. Вы нас не любите. Мы вас тоже не любим. Но сдается, что мы могли бы быть полезными друг другу”.
Именно немецкая военщина первая сделала в те годы однозначный выбор в пользу нового временного союза с Россией. И сделала она его не случайно. Победа большевиков в гражданской войне впечатлила немецких генералов и показала, что Советская Россия вновь встает на ноги и превращается в мощный фактор международной политики. Пока в Германии спорили “западники” и “восточники”, руководство рейхсвера — а это было государство в государстве — уже приняло свое хладнокровное решение. Пикейные жилеты от демократии могли продолжать болтать, генералам же надо было срочно обзаводиться стратегическим оружием — в то время это были авиация, танки, боевые отравляющие вещества, владеть которыми Германии запретили западные державы. Без стратегических вооружений Германия не могла претендовать на возвращение в ряды великих держав. Решить эту национальную задачу без России было, скорее всего, невозможно. Решив же ее, можно было, как обычно, послать русских подальше. Не этому ли учил немецких правых их возлюбленный Бисмарк?