— Я вовсе этим не интересуюсь, — сказал Аллен. — Продолжайте.
Господин Трантер бросил на него полный сомнений взгляд и глубоко вдохнул.
— Я был уже почти на Топ-Лейн, когда услышал голоса. Женский голос и мужской голос, и очень злые голоса. “Ах, — подумал я. — Там внизу кто-то есть, и скандалят что есть сил, вот в чем дело, — подумал я, — дорога эта не для меня, особенно со всем тем, что у меня в руках и в карманах тоже”. Хотя, неважно, что это было. Итак, я подкрадываюсь ближе, пока, наконец, не оказался близко от них на насыпи над дорогой. Там есть огромный старый бук, дерево это, значит, растёт там, и я лёг на землю и пополз вперёд, изворачиваясь, как змея, пока я не посмотрел вниз на дорогу. Вот так. И что я там увидел?
— Что же вы увидели?
— Ага! Я увидел молодого Генри Джернигэма, гордого до смерти, с дьявольским выражением на лице и с этой ректорской кошечкой в своих объятиях.
— Что такое вы говорите, — сделал замечание Роупер. — Выбирайте слова.
— Я так говорю, а вы не вмешивайтесь, Чарли Роупер. И кого я вижу, стоящей на дороге напротив этих двоих, с лицом кислым как лимон и с глазами, как бешеный огонь и дрожащую, как кролик в капкане. Кого я увидел?
— Мисс Элеонору Прентайс, — сказал Аллен. Господин Трантер, от которого теперь шёл пар, как от гейзера, и пахло, как от хорька, поперхнулся и заморгал.
— Она что, рассказала?
— Нет. Продолжайте.
— Дрожала, как в припадке, и что-то зловеще выкрикивала слабым голосом, что-то необычайно ядовитое. Она угрожала им ректором и угрожала им эсквайром. Она сказала, что застала их на месте преступления в грехе и что каждый достойный христианин в приходе узнает об их поведении. И многое другое к тому же. Никогда не подумаешь, что старая дева знает что-то о грехах молодости, а эта, кажется, знает. Кроме того, что сама не прочь выпить.
— Правда? — воскликнул Аллен.
— Ай! Она втайне выпивает, по секрету, точно. И даже расплескала все себе на грудь, я чётко видел. Без сомнения, именно это воспламенило старую клячу и заставило её разбушеваться и наброситься на них. Она дала им жару и шипела на них, эта мисс Прентайс. А когда она уже чуть не взорвалась от гнева, как он вспыхнул и набросился на неё! Ах, этот молодой негодяй! Схватил её за плечи и зашипел ей прямо в лицо. Если она не оставит их в покое, сказал он, и если она попытается очернить имя молодой девушки в глазах людей, сказал он, он заставит замолчать её злобный язык раз и навсегда. Он был взбешён, гораздо сильнее, чем она. Ужасно. А ректорская девица говорила: “Не надо, Генри, не надо”, но молодой Джернигэм не обращал внимания на свою кошечку, он уже не мог остановиться, бледный как полотно и пылающий, как печь. Они все стали кровожадными, гневными, вспыльчивыми, эти Джернигэмы, как это всем хорошо здесь известно. Я слышал об этом кровавом убийстве, и, думаю, нет сомнений в том, что он нацелил пушку на одну старую курицу, а попал в другую. Вот так!