— Нет, ты только посмотри, что делают, — мама кивнула в сторону телевизора. Все на несколько секунд замерли, следя за новостным сюжетом о беспорядках, учиненных группой бритоголовых парней.
— Это скины, мам, — Костя не переставал восхищаться мамой, которая успевала общаться с папой, общаться с Костей так, чтобы это слышал папа, и с Костей так, чтобы папа не слышал — в основном жестами и мимикой, и еще вовремя перевести внимание отца с щекотливой темы. Ну, так не зря она 20 лет в городской администрации проработала.
— Володя, а это что, фашисты? — мама спросила и замерла, глядя на папу. Костя почувствовал, что он спасен.
— Соловцев скоро защищается по радикальному национализму. Диссертация так себе, но о скинхедах кое-то есть. У меня в кабинете автореферат лежит, если интересуешься, я дам тебе почитать. Это молодежная организация крайне экстремистского националистического толка, очень модная, между прочим. От итальянских фашистов и гитлеровских нацистов отличаются, конечно. Нет, тебе, конечно нужно ознакомиться. И чем там ваши в комитете по молодежной политике занимаются? — Тут он посмотрел на сына — Константин! У меня к тебе в последнее время накопилось множество претензий. Но я не буду обсуждать их за столом. Жду тебя в кабинете, — и вышел из кухни.
Мама села напротив Кости, посмотрела на тарелку с круассанами, встала, налила себе кофе и снова села.
— Знаешь, Костя, я, конечно, все понимаю, но не мог бы ты выпроваживать своих девиц пораньше. Неужели так трудно вызвать ей такси после…ну, после всего?
— Ну, неудобно, мам.
— Что значит, неудобно, перед ними неудобно, а перед нами? Ты представляешь, как мы с отцом себя чувствуем, когда просыпаемся в одном доме с девицей непонятного происхождения?
— Почему непонятного? Из служащих она, — Костя улыбнулся, и вдруг испугался, — а что, папа знает?
— Дошутишься у меня. Нет, отец не знает, но может узнать, он же неглупый человек. — Мама взяла круассан. Потом положила обратно. — Костя, ты, надеюсь, пользуешься всем, чем надо?
— Ма, да, ну перестань, не хочу я об этом говорить. А ты не знаешь, мамулечка, зачем я отцу понадобился?
— Ничего страшного, как раз наоборот.
— Спасибо, ма, за завтрак.
— Пожалуйста, золотко мое.
Костя пошел к себе в комнату, а Галина Геннадьевна с сомнением посмотрела на последнюю, сиротливо лежащую на тарелке булочку, вздохнула, тихонько сказала:
— Ну, не пропадать же, — и быстро ее уничтожила.
Костя долго мучительно курил в приоткрытое окно у себя в комнате. Блин, до чего не хочется идти к отцу! Ну что за испытание. Такой отличный день, солнышко, зелень, ветер такой свежий с залива. Надо Вере позвонить, хорошая ведь ночь-то была. Все испортил, зануда. Сейчас опять с нотациями. Черт, лучше к отцу, на ковер, чем в армию! Костя немного задержался перед зеркалом, выпятив грудь, выдвинув вперед челюсть, сказал себе «значит, надежда социологии», усмехнулся и вышел.