— Стой. А то шмальну щас нахер, — и что-то очень громко щелкнуло, как-то по двойному: щук-щелк!
— Не стреляй, Жор! Она подойдет. — Влада повернулась. Жора Медведев, уродливый блондин, который вечно щурился и выплевывал из себя слова и гадость, направил на нее серый матовый пистолет. По тому, как подергивалась его рука, было понятно, что он не игрушечный.
— Иди сюда, — и тут что-то взорвалось, из ствола метра, наверное, на два, шарахнуло пламя, и земля рядом со Владой разлетелась в разные стороны пыльным фонтаном. В стеклах соседнего дома еще долго дребезжало, а Влада на мерзлых ногах уже стояла перед бревном, чувствуя, что дрожит. Дырочка ствола, равно как и кукольно-стеклянные глаза Жоры, Дюны и Стаса смотрели на нее, не мигая. Изо рта у Дюны текли слюни с белыми пузырьками.
— Ты, вот что. Трусы сними. Потом юбку задери. Потом развернись жопой к нам и раком встань. Я тебя волыной этой там почешу и пойдешь. Давай-ка, родная. Раз-раз и все. Драть тебя не будем. Настрой не тот.
Меж ногами у Влады словно раздавили хрустальное яйцо: стало остро и ледяно.
— Ты за базар свой отвечаешь? — спросили ее губы, а сама Влада будто куда-то вышла, и сидя на скамейке рядом с Дюной, глядела на девичий манекен, что-то бормочущий.
Жора не гоношился. Он толковище знал и веско ответил:
— А что ты мне хочешь предъявить? Если не предъявишь, отстрелю два пальца.
— Тебе никто права не давал меня срамить.
— Давал. Тебе никто права не давал сопротивляться. И никто за тебя, цыпа, не подымется, даже если мы тебя здесь втроем отымеем зараз, в три смычка.
— А за тебя подымется?
— Брат встанет, и три кента его.
— И за меня подымется.
— Чего? Дуван будем дуванить? Стрелковаться? — в глазах Жоры что-то ожило и тотчас же погасло, — на трубу, — он вынул из сумки гигантский телефон, раскрыл его, точно книжку, — звони. Если через полчас твой чел на стрелу не приедет, отфачим тебя вдесятером, пока под нами не подохнешь, и вон там, на пустыре уложим. Вон, видишь, там сортир разобранный? Камень привяжем и утопим. Я тебе реально говорю.
Взять Жору на понта, как того скина, не вышло. Жора общался с бандосами своего мелкого уровня уже давно, а где-то год назад его старший брат, что недавно откинулся с зоны, потихоньку начал его приобщать к делам взрослым, серьезным. Он очень серьезно относился к таким ритуалам, как базар, стрелка, понятия. И самым страшным было то, что он был укурен до полуобморока и ничего не соображал.
Звонить Владе было некуда. Отца звать на стрелку резону не было: он наверняка уже был пьян до такой степени, что не то, что ходить, так и говорить не мог. Как раз на эту неделю у него выпал какой-то удивительный период, и пил он, не приходя в сознание.