Над столом повисло тягостное молчание. Александр вытащил свою коробочку с леденцами и стал крутить ее длинными пальцами. Наконец заговорил Иоганн Вольфгангович:
— Ваше Величество, я точно не уверен, но мне показалось, что я ночью слышаль какие-то шаги… Как будто кто-то ходил по коридору.
— И что же? — Александр поставил коробочку на стол.
— И все, — ответил Иоганн Вольфгангович.
— Да, не густо, — с сожалением констатировал король. — Господа, я понимаю, что это очень личное. И если кто-то хотел бы сообщить что-то важное не при всех, то милости прошу — я буду у себя.
Король уже поднялся было, чтобы покинуть трапезную, но тут со стула вскочил Диоген:
— Хватит делать вид, что мы не при чем! Все мы виноваты — все его ели! И какая разница, кто довел это подлое дело до конца. — Диоген в возбуждении влил в себя бокал вина и резко опустился на место.
— Про себя говорите, а остальных не впутывайте, — проворчала госпожа Сафо.
— Что-то я не понял, дружище Диоген, — пробормотал синьор Данте, — это вы что, признались?
A Диоген, как-то неожиданно ссутулившись, тихо прочел:
— Отшумев, растаяла в тумане
Буря, бушевавшая в стакане,
И душа по-прежнему чиста,
Трепетно внимающая звуку,
Как рука, сжимающая руку.
Как к устам прижатые уста.
Мы все ищем зыбкую свободу,
Все мутим измученную воду,
Но за штормом вновь приходит штиль,
Оставляя после урагана
Муть на самом донышке стакана
И в карманах ветер, соль и пыль.
— Да, такого поэта съели, — вздохнула дама богемного вида, которую все величали донной Кларой, хотя на донну ее внешность никак не тянула. Кроме разве что больших темных глаз.
— Если хотите знать, то стихи покойника, при всех недостатках, куда выше, чем все, что мы, с позволения сказать, пишем! — вновь воспрял Диоген. Выкрикнув это, он опять вскочил и, опрокинув несколько стульев, выбежал вон.
* * *
Бывший гроза Кислоярских лесов Соловей-разбойник, а ныне просто Петрович, уборщик на конюшне князя Григория, сидел пригорюнившись в своем грязном закутке и сам с собой рассуждал:
— Эх, не задалась жизнь! Кем я был — и кем стал. A все по собственной глупости. Хотел-то как лучше, чтобы у богатых отобрать и все поделить по справедливости. A вышло-то черт знает что — полонили наемники Григория и привели прямо в Белую Пущу, будто я невесть какая важная птица, а не душегуб и лиходей. Хорошо хоть князь Григорий определил на конюшню, все лучше, чем в расход…
— Эй, Петрович! — оторвал его от горестных раздумий грубый голос старшего конюшенного. — Опять, бездельник, сидишь, а дерьмо не убрано!
— Иду, иду! — Петрович вскочил с деревянной чурки, служившей ему стулом. — Ну не дадут покоя старому больному человеку…