Напрасно я надеялась, что доказательства мне предъявят на практике.
– Они кого-то подкупили, и этот человек во всем признался. Так или иначе, я понял, что стал политиком. Интерес к тому, с кем я сплю и как, означал, что меня заприметили… Вот я и подумал, что дальше? – Он вновь рассмеялся. – За что взяться еще, столь немодное, что способен на такое только «чокнутый леворадикальный гомосексуалист». И знаешь, что я нашел?
Я покачала головой в полудреме.
– Бангладешские женщины. – Он выдержал паузу. – Ничего не припоминаешь?
– Ну… – начала я. – Я знаю об этом, потому что…
Он широко улыбнулся, очень широко.
– Потому что?
– Френсис вел несколько дел об эксплуатации и… Господи…
– Именно так. Он направил их ко мне.
Впервые Мэттью заговорил о Френсисе по собственной инициативе. Я ждала. Такого просто не ожидала, но, с другой стороны, мало ли неожиданностей в нашей жизни?
– Он очень умный, твой муж, потому что сразу понял: в суде мы ничего не добьемся, не получив согласия бангладешской общины, особенно мужчин. – Он закинул руки за голову, улыбнулся в потолок. – В общем, мне есть за что благодарить твоего мужа. После нашего общего успеха телевидение, радио начали раскручивать меня как молодого, динамичного, умеющего красиво говорить лидера. Мне было лишь двадцать четыре. – Он как-то странно посмотрел на меня. – И все благодаря твоему мужу.
– Почему ты мне все это рассказываешь?
Он пожал плечами:
– Может, чтобы показать, что я знаю: он – хороший человек. Показать, что я… Признаться, что я чувствую себя полным дерьмом и ничего не могу с собой поделать. Кто сказал, что любовь – тиран?
– Не знаю. А что потом?
– Может, Корнель?
– Что потом?
– Потом все изменилось. Когда мы с Элмой уже собирались купить дом и я думал остепениться… я все бросил и ушел.
– Вы обручились? – Вопрос вылетел из меня очень уж быстро, прямо-таки как пуля, и я даже удивилась, что он не пробил в Мэттью дыру.
Он помолчал, чуть нахмурился, потом ответил:
– Обручились… но только потому, что ее родители были безумными шотландскими пресвитерианцами… Короче, я нашел свое призвание, понял, что мне суждено стать не звездой на политическом небосклоне, но человеком, который посвятит жизнь отбросам общества. Если мое решение удивило Элму, то меня оно просто потрясло. Как-то я сидел на совещании с членами районного совета, которые обсуждали проблему бездомных, а вышел из здания совета с твердым намерением открыть в этом районе хостел. Потому что знал, что для этого надо сделать, знал, как обеспечить нормальное функционирование хостела. Конечно, совещание сыграло роль спускового механизма. С точки зрения членов совета, его работа состояла в том, чтобы снять проблему, взяв за это с налогоплательщиков как можно меньше денег. Они соглашались на раздачу пищи, на усыновление несовершеннолетних беспризорников, на создание домов престарелых, но не желали терпеть у себя бродяг. Не хотели, чтобы в их районе жили бродяги. А отсюда один шаг до фашизма и евгеники. Налогоплательщики, конечно, голосовали за избрание или неизбрание членов районного совета, налогоплательщики выплачивали им жалованье… В общем, не хотели они иметь дела с бродягами. Хотели, чтобы проблема исчезла… Отправляли многих в психиатрические лечебницы, на прощание махали ручкой тем, кому исполнялось восемнадцать. Вот тут и появился рыцарь на белом коне… Я уже начала думать, что и новые любовники, погруженные в социалистические мечты, могут перегибать палку с разговорами, когда он подвел черту: