— Нет, почтенный.
Судья удивленно моргнул:
— Право, любезный dyen Тинори, я не ожидал, что вы всерьез отнесетесь к моим жалобам на чрезмерные ворохи бумаг… Но раз уж уважили пожилого человека, примите мою искреннюю благодарность.
— Монетами было бы приятнее, — без тени улыбки, но при этом совершенно беззлобно намекнул дознаватель.
— Монетами? Ах, монетами… — по студню судейского тела прошла короткая волна хохотка. — Я запомню, не беспокойтесь.
— Мне ли сомневаться в твердости вашей памяти, почтенный?
— А вот лесть вам не к лицу, Тинори, не к лицу… Впрочем, оставим наши дела в стороне и примемся за дело чужое. Заявитель пока не прибыл?
— Как видите, — пожал плечами дознаватель, поменяв точку опоры со стола на спинку кресла.
Перстни шурхнули друг по другу, дополняя щелчок пальцев коротким металлическим эхом. Служка, удостоенный сомнительной чести записывать результаты рассмотрения обвинений, потянулся к песочным часам. Стеклянные бутоны, прильнувшие друг к другу, словно в поцелуе, поменялись местами, и тоненькая струйка подкрашенных кармином крупинок потекла, отсчитывая последние минуты моей свободы.
Непонятно, почему Харти до сих пор не пришел. Ему же предстоит посмотреть, как меня объявят преступником. Посетители и другие лавочные дела задержать обвинителя не могли: Карин робко сидит на скамье, отведенной для свидетелей и зевак, стало быть, торговли сегодня нет. Интересно, зачем купчиха пришла на суд, да еще старательно отводит глаза, когда я стараюсь поймать ее взгляд? При этом поразительно тонко и точно чувствует мгновения, уделяемые мной ее лицу, потому что всякий раз густо краснеет. Наверное, я чего-то не знаю. Но хочу ли знать? Вряд ли.
— Если заявитель опоздает еще на четверть часа, рассмотрение обвинения будет отменено.
О, хорошая новость! Значит, задержись Харти еще чуточку, я буду совершенно свободен и смогу без зазрения совести отправиться сводить счеты со скупщиком. Ай, как чудесно! Неужели мне повезет? Осталось совсем немножко, совсем…
Стражник миновал сливовый лабиринт, торопливым шагом подошел к судье, склонился и еле слышно о чем-то доложил. Фаири поднял брови недоуменным домиком, переплел пальцы сложенных на животе рук, пожевал губами, потом почему-то с подозрением посмотрел в мою сторону.
— Пускать, господин? — уже нормальным голосом осведомился стражник.
— Отчего же не пустить, если и сам просится… Пусть идет сюда.
Рука в латной перчатке взлетела вверх, видимо, делая знак кому-то по другую сторону двора. Не знаю, как можно было хоть что-то рассмотреть в чехарде древесных стволов, но прошло менее минуты, и перед судейским столом предстал…