А между тем щекочущий нервы эффект очень скоро прекращается, потому что наступает привыкание, и дозу вновь приходится увеличивать, иными словами, повышать частоту и резкость смены кадров и усиливать ошарашивание зрителя. В физиологическом отношении это, по предположению Пирса29, должно вести к постепенному перенасыщению организма кортизолом — и тогда этот предназначенный только для исключительных случаев гормон производит токсическое действие, вводя тело в перманентное подпороговое (неосознаваемое) стрессовое состояние. Стресс же сегодня расценивается как главная причина множества «цивилизационных» (т. е. связанных с техническим прогрессом) болезней. Значит, телемания не просто метафора, в ее основе на самом деле лежит легкая физиологическая мания.[4]
Камера незаметно управляет мыслями
После выборов в бундестаг ФРГ 1976 г., выигранных коалицией СДПГ/СвДП, кое-какое внимание привлек к себе исследователь масс-медиа Кеплингер, которому удалось показать, что во время избирательной кампании победившего кандидата от СДПГ Гельмута Шмидта не случайно показывали по телевизору в «лягушачьей» или в «птичьей» перспективе реже, чем его проигравшего соперника Гельмута Коля (ХДС). Между учеными по этому поводу разгорелась бурная полемика30. Неужто столь незначительный фактор, как перспектива съемки, и впрямь мог повлечь за собой столь важные последствия? Конечно, возникали и сомнения, но уже невозможно было игнорировать саму тему: насколько способ телепоказа влияет на подпороговые симпатии и антипатии зрителя31?
У кино и у телевидения есть одно общее свойство: посредством монтажа они соединяют разные кадры, пуская их непосредственно друг за другом, благодаря чему у зрителя напрашивается впечатление связи между ними и устанавливается соответствующее отношение, хотя в действительности такой связи может и не быть. Если, скажем, в репортаже о выступлении политика вслед за такой-то его фразой показывают аплодирующих слушателей, любой зритель, естественно, будет уверен в том, что аплодисменты относятся именно к данной фразе. Но, возможно, никаких аплодисментов не было, просто в телестудии вмонтировали фрагмент заключительных рукоплесканий, а то и сцену рукоплесканий, взятую из совсем другой съемки. Зритель не может проверить это и вынужден верить, питая иллюзию, будто так оно и было, — потому только, что соответствующие кадры шли один за другим. Но если во время речи камера разворачивается на публику, показывая нескольких откровенно скучающих слушателей, то зритель непроизвольно заключает, что оратор, скорее всего, был не на высоте. А уж если оратора вдобавок еще и показывают из весьма невыгодной «лягушачьей» перспективы, то он, можно считать, уже утратил симпатии телезрителей. Если же спросить у присутствовавших в зале слушателей, каким было их впечатление, они, вполне вероятно, скажут что-то совсем другое.