— Не надо кричать, пожалуйста, — тихим, упавшим голосом сказала она.
— Да, извини, — я снова сделала круг по комнате и. остановившись перед ней, увидела боль в ее глазах. — Аня, ты же просто сама можешь не знать… не понимать… ну, что интим с тобой может быть опасен… прости!
— Не опасен.
— Я замерла, не спуская с нее взгляда.
— Ты точно знаешь? — С робкой надеждой в го лосе через паузу спросила я.
— Точно, — так же немногословно сказала она.
Я выдохнула. Вынула руки из карманов. И приблизившись к креслу, опустилась на колени, поло жив руки на подлокотники. Она продолжала смотреть на меня, не меняя выражение глаз.
— Анька… ты прости, а?
Она чуть заметно мотнула головой, и во взгляде появилось что-то новое, что-то, отчего мне захотелось обнять ее. Но не решилась.
— Неужели ты думаешь, что я бы могла так поступить? — Вдруг спросила она. — Если б я была не уверена, что это безопасно для тебя…
— Анька! — Я не выдержала и, резко потянувшись к ней, прижалась к ее хрупкому телу. — Дура я! — Продышала я ей где-то в районе солнечного сплетения, зарывшись лицом в ее нежно пахнувшую майку.
Она мгновенно ответила моему объятию, обхватив руками мою голову и еще крепче прижав к себе.
— Инвалиды нужны? — вдруг тихо спросила она.
— Нужны! — поспешно выпалила я.
Она больше ничего не сказала, и мне тоже не хотелось колыхать воздух словами.
И дальше мы общались прикосновениями. Губ, рук, тел, взглядов, дыханий. Нежно, страстно, узнавая, удивляясь, радуясь и замирая тихо от счастья.
К семи мы оттаранили ключи Машке и завалились в кафе. Быстро разделавшись с ужином, мы занялись пожиранием друг друга — взглядами.
— Анька, обслуга уже, кажись, все просекла про нас!
— Ну и х… с ними! — Она рассмеялась.
Потом мы шатались по городу, дурачась, никого не видя и не в силах разорвать сплетение рук.
— Анька, а как же мне свезло все-таки!
— Нам — свезло!
В десять вечера отходил последний Анькин рейсовый автобус. Я стояла у окна, возле которого сидела Анька, и мы продолжали быть друг с другом, безумно жестикулируя и прожигая автобусное стекло сво им счастьем. Автобус тронулся, удаляя от меня светлое пятно Анькиного лица, я уже не видела ее глаз, но знала, что она смотрит на меня. И знала, что я их скоро увижу совсем близко снова, снова и снова…
В мой первый приезд к Аньке домой она показала мне свою медицинскую карту. Сначала я не поняла, что она мне протягивает.
— Это что? — Спросила, беря у нее из рук стопку разномастных листков.
— Посмотри.
Я прочла, и у меня сдавило горло. От ее доверия ко мне и от стыда за свой малодушный разговор о ее болезни. Я держала эти листки в руках, не в силах поднять глаза. Она молчала, и эта тишина заставила меня взглянуть на нее. Она смотрела мне прямо в глаза спокойно и внимательно.