Ох... да ведь сейчас она сидит на той же самой «полке»! А тот провал, куда чуть не сорвалась, – карцер Жальника.
Понадобилось какое-то время, чтобы осознать все это. Так вот почему Араторн говорил о подземельях, в которых они все время встречаются. А она-то думала, ее вынесли из подвала через ту же дверь, в которую втолкнули. Ну не странно ли, что Араторн и приехал в Жальник день в день, когда Кравчук обрек на смерть свою строптивую узницу, и оказался в подземелье минута в минуту, чтобы спасти ее? В самом деле – не странно ли?!
Елизавета с отвращением плюнула вниз, в сырой подвал. Поверить венценосцу! Она поверила венценосцу! Араторн плел заведомую ложь, а она и уши развесила. Случайность, ох, ну конечно! Такая же случайность, как та, что привела однажды «венецианскую танцовщицу» в катакомбы Святой Присциллы. Тщательно задуманная, тщательно подстроенная случайность.
Да где был ее разум? С чего бы это, с каких щей, как говорится, государыня вдруг ударилась в яростное отмщение «княгине Дараган», после того как, можно сказать, устроила ее судьбу? В самом деле – желала бы Екатерина зла графине Строиловой, так сквиталась бы с нею давным-давно, хотя бы тем, что не прикрывала бы ее от сверхдотошного следователя после гибели Валерьяна.
Какая Екатерина? При чем здесь императрица? Больно много чести! Это все Араторн. Это снова Орден.
Елизавета вскочила. Слабости ее как не бывало. Злость на собственную глупость (обычное дело! А не пора ли начинать умнеть, не пора ли перестать верить на слово первому встречному, приучиться думать, размышлять, оценивать события, извлекать из жизни мало-мальские уроки?!) придавала силы. Больше всего хотелось ринуться обратно, вытребовать к себе Кравчука, выплюнуть ему в лицо всю правду о гнусности его происков, о сговоре с Араторном, – но так поступила бы прежняя Елизавета, которую Елизавета нынешняя могла только жалеть и презирать за дурость и опрометчивость. Нет, она будет действовать иначе!
Как? Да так. Поскольку Глафира заходит к ней всего лишь раз в день, нечего бояться, что кто-то хватится узницы. Значит, можно разведать, куда ведет сей подземный ход: вряд ли он всего-навсего соединяет карцер с комнатой Араторна.
Елизавета прижала к себе плащ – бог с ним, с заплесневелым платьем, а вот плащ Алексея бросить жалко – и пошла дальше, держась как можно ближе в стене и внимательно глядя под ноги. Теперь она продвигалась очень медленно, и ход казался бесконечным.
Чудилось, она идет уже долго-долго! Воображение рисовало, конечно, некий лаз на поверхность, на волю, вроде того, через который она когда-то выбралась из древнего зиндана Гиреев. И когда легкое дуновение коснулось ее лица, Елизавета радостно метнулась вперед – но уткнулась в стену. Осветила, ощупала ее всю сверху донизу – ни следа двери, щели, лаза, хоть какого-то отверстия. Тупик!