Казалось, бежит она страшно долго. «А вдруг не найду дверь?» – обожгла мысль столь страшная, что Елизавета невольно вскрикнула – и тут же увидела узкое отверстие, из которого тихо струилось золотистое свечение.
За спиной раздался короткий яростный визг – и кто-то вцепился в плечи Елизаветы с такой силой, что она едва не опрокинулась навзничь, однако успела рвануться вперед, наклониться, ощутив тяжесть на спине, и кто-то упал ей под ноги, однако тут же вскочил. Елизавета мельком увидела невысокую женскую фигуру, тянущуюся к ней, – и, набросив на нее плащ, который так и прижимала к себе все это время, с силой оттолкнула свою противницу. Запутавшись, та свалилась, забившись, пыталась вскочить, но Елизавета уже перескочила через нее и, ворвавшись в свою комнату, с неожиданной силой вдвинула на место дверь. Послышался тихий щелчок – и та неразличимо слилась со стеной. Не веря в спасение, Елизавета схватила табурет и занесла над головой, ожидая, что дверь вот-вот снова откроется, а перед ее остановившимся взором все маячила худая малорослая фигура в облаке всклокоченных волос, мелькали, норовя вцепиться, тонкие руки, высунувшиеся из рукавов синего платья...
Теперь эти руки и рукава преследовали Елизавету в кошмарных видениях.
Женщина в синем платье! Растрепанные волосы и худощавая, почти детская фигурка. Да ведь Елизавета уже ее видела – там, во дворе, когда ушла от Данилы! Думала, это тоже узница или ссыльная, однако едва ли такая попала бы в потайной ход и действовала столь смело.
Сумасшедшая? Похоже. Или люто ненавидящая Елизавету...
За что, за что?
Было от чего биться в кошмарах!
Елизавета так перепугалась, что, не сомкнув ночью глаз ни на минуту, нагромоздив под шандал, открывающий секретную дверь, столы, кресла и стулья и едва дождавшись утра, попросила Глафиру снова ночевать у нее. Конечно, свою баррикаду она убрала, и единственной причиною в глазах Глафиры было то, что ей просто жутко одной.
Конечно, монашенка удивилась. Но прямо отказываться не стала, отговорилась лишь тем, что Кравчук не позволит. Узница принялась умолять.
– Нет, – поджала губки Глафира, – на тюфячке под дверью валяться не буду.
– Ради бога, – воскликнула Елизавета, – спи где хочешь! Да хоть на моей кровати!
Глаза Глафиры блеснули.
– Хорошо, – смиренно потупилась она. – Я попрошу господина начальника. Скажу, ты чего-то с ума сходишь, боюсь, мол, как бы чего над собой не наделала, надо бы приглядеть...
Елизавета уставилась на нее с восхищением. Она мало что знала о тихой и пронырливой монашке, но уж ее приспособляемость к любой жизненной беде, радости, удобству или неудобству была замечательная. И узница не сомневалась, что Глафира сумеет убедить Матрену Авдеевну, а стало быть, Кравчука в том, что ей просто необходимо ночевать здесь!