Караул! Оленин стоит сзади и угрожающе требует или зачеркнуть написанное, или отдать ему перо. Имея столь скромный выбор, жертвую вторым…»
На этом строчка обрывалась, и дальше письмо писала уже другая рука. Черенок читал:
«Вася! Я рад, что наконец-то ты разыскался. После того боя, когда вы наворочали целую кучу лома из немецких танков, никто из нас не хотел верить, что за эти злосчастные тонны брони будет такая тяжелая плата. Жду не дождусь, когда все мы соберемся снова вместе, вспомним былые дела и споем нашу песню. Мы давно уже не пели, все недосуг. Написанное же Остапом следует понимать так: „месса“ я сбил удачно – это верно. Письмо врачу написал и послал – это тоже верно. Но насчет принадлежности адресата к женскому полу – это неправда. Письмо, адресованное в госпиталь, предназначалось для врача-мужчины. И если Остапу так уж хочется, то могу подтвердить, что мужчина этот действительно красавец, с лысинкой, лет под пятьдесят. Это он пророчил мне работу на птицеферме. Я тогда еще поспорил с ним, что не бывать этому, и дал слово написать в тот же день, когда собью первого „мессершмитта“. А то, что Остап говорит, будто бы я влюблен, это он все из зависти к Жоре, который своей бородой покорил сердце самой пышной красотки военторга – официантки Насти. Последствия – пирожки в неограниченном количестве. На этом кончаю, ибо чувствую Жорину „нежную“ лапу на своем плече»…
Ниже писал уже Борода. Руку его можно было определить по крупным, жирным буквам, которые, словно телеграфные столбы вдоль дороги, строились на линейках бумаги. Сквозь шутливый тон письма Черенок чутьем угадывал, что товарищам его приходится нелегко. Дела в полку были далеко не так хороши, как старались их преподнести его друзья, щадившие неокрепшее здоровье товарища. Сердцу летчика стало теплее и радостнее от заботы о нем. Борода писал:
«Здорово, Черенок! Приходится силой отнимать у „зенитчика“ ручку и писать самому. От таких остряков разве дождешься, когда они напишут о тебе путное слово? Оленину да Остапу – лишь бы позубоскалить. Я хочу сообщить тебе, Вася, что, после того как ты не вернулся, мы тебя долго искали, ломали головы – куда ты исчез? Когда немцы удрали за Армавир, я вместе со штурманом Омельченко летал на то место. Ну и накрошили же вы тогда! Даже не верилось, что два горбатых „ила“ могли наломать столько железного хлама. Следов твоих нам найти не удалось. У меня была мысль: не махнул ли ты в горы, заблудившись в пургу? Но сейчас я трижды рад за тебя. Выздоравливай поскорее и лети к нам. А Остап мне хоть и друг, но истина дороже, как сказал один мудрец. Причем здесь, спрашивается, какие-то пироги и Настя? Вот Остап, действительно, может остаться с носом, потому что его Таня Карпова начала уж очень внимательно поглядывать на Костю Аверина – есть у нас такой летчик новый, блондин!.. Куда Остапу до него!.. Я заканчиваю, так как Остап ужасно высокомерным тоном приказал немедленно вернуть ему ручку, и я вынужден подчиниться. Он теперь мое прямое начальство – командир звена! Приезжай. Ждем все».