– Проклятием? Подумай, Хуандо, что ты мелешь! Это для нас благословение Божие, единственная надежда, то, что может вытащить нас со дна колодца, где сидеть нам до самой смерти, может помочь нам выкарабкаться…
Ночной сон перестал влезать к ним в постели – гамаки, привязанные к четырем кольям и покрытые циновкой из пальмового листа, – и метался где-то неподалеку, как бродячая собака, которая кружит и кружит возле дома да не может войти. А если они смыкали глаза, то долго лежали и, затаившись, ждали, не привидится ли будущее, пока не одолевала усталость после стольких волнений, когда сердце стучит то в страхе, то в радости, когда сомнение чередуется с уверенностью в том, что Хуандо найдет огонь в лесу и что в сумке окажется не менее кин-таля>1золотых монет или драгоценных камней.
Если будут монеты, думали, как их истратить, а если драгоценные камни – кому их продать…
И твердость снова уступала место опасениям…
– Хуандо, ты спишь?…
– Нет…
– А если в сумке окажется золото? Что будем делать?
Напрасно ждала она ответа. Дождалась лишь невнятного кряхтенья. А потом он приподнялся и сам робко спросил:
– Карделина, а может, лучше не идти… Вдруг напоремся на дурной огонь, и тогда мне конец. Сейчас я хоть бедный, да счастливый.
– Трус, вот ты кто. Трус, сам не знаешь, чего тебе надо. То говоришь, что идешь, а то – нет.
На другую ночь Карденала завершила этот же самый диалог кратко и категорично:
– Вот что я тебе скажу: если не пойдешь, пойду я одна! День ты мне назвал: первый вторник, какой приходится на девятое число месяца, и место ты мне сказал: внизу, под Песчаным холмом.
И вот теперь, когда они, не чуя ног под собой, бежали к цели, он – впереди, она – сзади (сколько раз мысленно они уже проделывали этот путь!), зыбкая почва вдруг поплыла под ними, и они, не удержавшись, съехали вниз по откосу с Песчаного холма прямо в овраг, который выводил на дорогу.
Постояли, отряхивая руки от песка, который чуть ли не въелся в ладони, когда на крутом спуске они цеплялись за землю.
– Дорога сама нас выведет, – приговаривала она сзади. А Хуандо помалкивал. Здесь, в этом овраге, рождалась
дорога. Дорога рождается, как река: одна тропка сливается с другими и превращается в тропу. Немного спустя это была уже не тропа, а проезжая дорога.
– Ты взял с собой мачете?… – Она знала, что он взял, что ее муж никогда не ходил без мачете, но ей было страшно и хотелось лишний раз убедиться, услышать от него самого, что мачете он взял.
– Взял. И наточил. Волосок на лету разрежет, – отвечал Хуандо громким голосом, словно для того, чтобы какой-то невидимый враг знал, с кем ему придется иметь дело, если вздумает напасть.