Эйла свистнула, подзывая кобылу. Ее тяжелый груз не застрял ни разу, но Уинни занервничала пуще прежнего. Она чувствовала, что они находятся на львиной территории. Кобыла разнервничалась еще до начала охоты, ежеминутные же остановки, вызванные необходимостью вытаскивать застрявший груз, отнюдь не способствовали ее успокоению.
Эйла, которая теперь могла думать только о львенке, перестала обращать внимание на кобылу. Она обернула ребра львенка мягкой кожей и стала размышлять, как же ей перенести его к пещере. Это можно было сделать одним-единственным способом — взвалив малыша на спину Уинни.
Этого кобылица вынести уже не могла. Когда молодая женщина взяла на руки огромного котенка и попыталась взвалить его ей на спину, она попятилась назад, стараясь при этом освободиться от ненавистных ремней, стеснявших движения. Упершись в оленью тушу, она возмущенно захрапела и тут же отчаянно рванула вперед, не разбирая дороги. Завернутая в циновку оленья туша заскользила по земле, но уже в следующий миг уперлась в камень, отчего паника Уинни только усилилась.
Кобылка дернула так, что кожаные ремни лопнули, а лежавшие у нее на спине вьючные корзины с торчавшими из них копьями съехали набок, их содержимое тут же вывалилось на землю. Открыв от изумления рот, Эйла проводила взглядом понесшуюся вскачь кобылу, которой не мешали ни корзины, ни торчавшие из них длинные копья, вспахивавшие землю своими остриями.
Она тут же поняла, как можно перенести к пещере тело убитого оленя и раненого львенка. Выждав, когда Уинни подуспокоится, Эйла, опасавшаяся того, что кобыла может разбить ногу или пораниться, стала свистом подзывать ее к себе. Конечно, ей следовало бы отправиться за ней, но она боялась оставлять оленя и львенка, памятуя о затаившихся неподалеку гиенах. Как ни странно, но свист возымел действие. Этот звук ассоциировался у Уинни с любовью, безопасностью и отзывчивостью. Сделав широкий круг, она поспешила к женщине.
Эйла нежно обняла взмыленную, тяжело дышавшую кобылку, распустила ремни и принялась разглядывать ее ноги и грудь, желая убедиться в том, что лошадка осталась невредимой. Уинни стояла, широко расставив передние ноги. Она тыкалась Эйле в грудь своей мордой и время от времени жалобно ржала.
— Отдыхай, Уинни, отдыхай, моя хорошая, — приговаривала женщина, поглаживая все еще подрагивавшую от возбуждения и усталости кобылу. — Ты ведь понимаешь, я за тебя эту работу сделать не могу, верно?
Женщина и не думала гневаться на животное, которое не просто заартачилось и сбежало, но вдобавок ко всему еще и рассыпало по земле содержимое корзин. Она никогда не относилась к нему как к своей собственности, но видела в нем помощника и друга. Да, животное страшно перепугалось, но на то были веские причины. Эйле следовало понять, что может и чего не может лошадка. Понять, но не бранить ее. Любовь и свободная воля — вот что лежало в основе отношений Эйлы и Уинни.