В начале следующей недели сестра маркиза де Ронкероля графиня де Серизи давала большой бал, на котором должна была присутствовать г-жа де Ланже. Первый, кого увидела герцогиня при входе в зал, был Арман; ла этот раз Арман ждал её, так ей почему-то показалось. Они обменялись взглядами, и вдруг она вся покрылась холодным потом. Ей почудилось, что Монриво придумал какую-то страшную, неслыханную месть, соответствующую его характеру; месть была изобретена, подготовлена, она бурлила, она кипела. Глаза отвергнутого любовника метали молнии, лицо его горело ненавистью и злорадством. Как ни стремилась герцогиня сразить его холодным и дерзким взглядом, глаза её померкли. Она подошла к графине де Серизи, и та невольно воскликнула:
— Антуанетта, дорогая, что с вами? На вас страшно смотреть.
— Ничего, все пройдёт во время танцев, — ответила она, подавая руку склонившемуся перед ней молодому человеку.
Госпожа де Ланже закружилась в вальсе в каком-то бешеном исступлении, трепеща под тяжёлым взглядом Монриво. Тот стоял впереди зрителей, наблюдавших за танцорами. Всякий раз, как его любовница, кружась, проносилась мимо него, он впивался в неё глазами, как тигр в свою добычу. Когда вальс кончился и Антуанетта села возле графини, маркиз, не спуская с неё глаз, завязал беседу с каким-то незнакомцем:
— Знаете, сударь, особенно поразили меня во время этого путешествия…
Герцогиня вся обратилась в слух.
— …слова сторожа в Вестминстере, когда он показывал топор, которым палач в маске отрубил голову Карлу Первому, — эти слова, по преданию, произнёс сам король, предостерегая какого-то любопытного.
— Что же он сказал? — спросила г-жа де Серизи.
— Не прикасайтесь к секире, — ответил Монриво, и в голосе его звучала угроза.
— Право, маркиз, — сказала герцогиня де Ланже, — повторяя эту старую историю, известную всем, кто бывал в Лондоне, вы бросаете такие злодейские взгляды на мою шею, будто и впрямь у вас в руках топор.
Герцогиня говорила это смеясь, хотя у неё выступил холодный пот.
— Однако эта старая история неожиданно обрела новизну, — возразил он.
— Как так? Объясните, Бога ради, почему?
— Потому, сударыня, что вы прикоснулись к секире, — тихо прошептал Монриво.
— Очаровательное пророчество, нечего сказать! — воскликнула она с деланым смехом. — Когда же моя голова должна скатиться с плеч?
— Я не хотел бы, чтобы пала ваша прелестная головка, герцогиня. Я предвижу только, что вам грозит большое несчастье. Если бы вас остригли, например, разве не жаль было бы вам ваших чудесных белокурых кудрей, которыми вы так искусно умеете обольщать?..