Он глубоко вздохнул и, снова потянувшись, поднялся. Брата все еще не было.
Калем подошел к окну и посмотрел на залив. Все, что он увидел, была густая белая пелена; казалось, мир кончается здесь, прямо у него за окном.
Эта плотная завеса тумана накрывала острова каждый год в сентябре. Эйкен утверждал, что в этом году туманы нагрянут рано. Так оно и случилось.
Отвернувшись, Калем подумал, что брат, вероятно, решил остаться на берегу. Он прошел через комнату и снова развел огонь в камине, потом смахнул золу с очага.
Он уже хотел было выпрямиться, но передумал и до блеска протер медную решетку для дров, потом начистил подсвечник и несколько массивных подставок для книг, отлитых в форме львиных голов. Вернув подставки на место, Калем смахнул пыль с кожаных переплетов книг, потом проверил, достаточно ли ровный ряд образуют их тисненные золотом корешки. Затем снова вернулся к окну и выглянул, задумавшись и чувствуя, что начинает нервничать. Эйкен знал, что погода вот-вот переменится. Он даже оставил пироги с голубикой, чтобы в целости и сохранности доставить на берег невест, привезенных Фергюсом, съездить в школу, где учились его дети, и вернуться на остров, прежде чем сгустится туман. Так он по крайней мере сказал перед отъездом.
У брата была необычайная способность предсказывать погоду – немногие из живших на островах могли бы с ним в этом сравниться. Большинство из них, думал Калем, уживались с погодой приблизительно так же, как жили бы с диким животным, поселив его в доме как комнатную собачку. Они вечно пребывали в ожидании опасности, никогда ни в чем не уверенные. Погода здесь то и дело менялась. Да что там – рыбаки, жившие лишь тем, что они добывали в море, вечно ворчали на капризы погоды, и каждый живущий на острове знал, что всем здесь распоряжается стихия, что бы ты ни делал.
Калем подумал, что у брата, должно быть, какое-то врожденное чутье, инстинкт, особый дар, который позволяет ему видеть и чувствовать то, что от других скрыто.
Такое же чудесное чутье было у Эйкена и по отношению к животным. Это очень помогало ему с лошадьми. Калем был свидетелем, как брат его, глядя в обезумевшие глаза испуганной лошади, утихомиривал взвившееся на дыбы животное, когда никто и ничто не способны были это сделать. Однако дар Эйкена распространялся не только на лошадей. Калем видел, как орел садился на громадную протянутую руку брата, точно эта гордая вольная птица была каким-нибудь ручным голубем. Он видел, как брат одним взглядом обращал в бегство свирепого лесного волка; Эйкен мог подойти к оленю, и вскоре тот уже ел полевые цветы с его широкой ладони.