Неудивительно, что очень скоро Берк достиг критической точки. Она доводила его до безумия.
Он, раздетый, и она, полностью одетая.
Он никогда еще не чувствовал такого возбуждения. И никогда еще не был таким покорным с женщиной, позволяя ей лидировать.
Теперь он не мог ее отпустить. Не мог. Но как, черт возьми, уговорить ее остаться?
Какое-то время его мозг пытался найти решение проблемы, перебрав полторы дюжины различных вариантов. Но когда его ум погрузился в забвение, он уже ни о чем не смог думать.
Перед его глазами мелькали золотые и серебряные звездочки, как только он закрывал глаза. Его пальцы впились в ее плечи, но через мгновение он оттолкнул ее назад, прервав это эротическое действо, пока окончательно не потерял контроль над собой.
Она вопросительно посмотрела на него своими зелеными, как море, глазами.
– Я хочу, чтобы ты была со мной, – прошептал он, понимая, что простыми словами добьется большего результата, чем самим актом страсти между ними. Он хотел сказать больше, передать ей самые сокровенные мысли, дать обещания, но не мог быть уверен, что выполнит их.
Он проскользнул руками под ее соблазнительную, украшенную бисером кофточку и стянул ткань с плеч и груди. Затем судорожно снял с нее платье. И вот на Шеннон остались только атласный лифчик и маленькие кусочки ткани, похожие на трусики.
Он не мог больше ждать, чтобы вкусить ее.
Кровать была маленькая, всего лишь треть от его кровати. Но с Шеннон даже армейская лежанка сошла бы. Ему сгодился бы и голый пол.
Если бы он мог сделать по-своему, он бы занимался с ней любовью на кровати, широкой, как Барбадос, и мягкой, как облако, каждую ночь. На шелковых простынях, зеленых, как ее глаза, или красных, как ее медные кудряшки, среди лепестков роз, разбросанных вокруг ее гибкого, прекрасного обнаженного тела.
Но сейчас и ее узкая кровать была так же заманчива, как самая лучшая постель в отелях «Четыре сезона» или «Тадж-Махал».
Берк убрал с кровати покрывала и шерстяные одеяла и положил ее на накрахмаленные пастельно-желтые простыни. Целуя все ее тело, он облокотился на локоть, чтобы не давить на живот. Он нежно провел рукой по возвышению, где спал их ребенок, снова поражаясь священному чуду сотворения новой жизни. Чуду, которое Шеннон сделала реальностью для него.
Затем он начал стягивать с нее трусики и бюстгальтер.
Его взгляду открылись совершенные округлости ее груди, слегка увеличившейся. Они заполнили его ладони и посылали разряды электричества по его рукам. Он ласкал ее соски.
Ее волосы были разбросаны по подушке как медно-золотой нимб. Она изгибалась под ним, закрыв в блаженстве глаза, и стонала от удовольствия.