Эмери перестал размахивать ремнем и, прислонившись к стене, расхохотался до слез, держась за бока. Это было так заразительно, что Мадлен тоже закатилась смехом. Она была уверена, что в зале эти звуки слышны как отчаянные рыдания.
Когда она пришла в себя, лицо его еще сохраняло веселость. У Мадлен опять вырвался смешок.
– У тебя будет ужасная репутация.
– В этом-то и весь смысл. – Он стал серьезным. – Я не смог бы управлять этими людьми, если бы они считали, что я позволяю жене безнаказанно оскорблять себя и их.
Она согласно кивнула:
– Я буду следить за своим языком.
– Да, лучше уж постарайся. Если ты снова поставишь меня в положение, когда я буду вынужден избить тебя, Мадлен, я так и сделаю.
Она согласилась с этим, но не могла сдержать лукавой улыбки.
– Только не так жестоко, прошу тебя, властелин моего сердца!
Он засмеялся и снова надел ремень.
– Ты заслуживаешь гораздо худшего. Посиди сегодня в своей комнате и постарайся завтра выглядеть достаточно подавленной.
Эмери стоило большого труда выглядеть суровым, когда он спустился в зал. Кое-кто из мужчин шумно приветствовал его, но все тут же умолкли, встретив его гневный взгляд. Хью недовольно хмурился, а Жоффре был бледен как полотно.
Все полагали, что он жестоко избил Мадлен. Эмери не волновали воины, их ошибочное суждение только прибавляло им страху перед ним, чего он и добивался. Но ему вовсе не хотелось, чтобы Жоффре подумал, что так и надо обращаться с женой.
Он сел между Хью и Жоффре. Оруженосец слегка вздрогнул.
– Некоторые женщины много кричат по пустякам, – сказал Эмери.
– Да, лорд. – Жоффре старался не смотреть ему в глаза.
– Вот увидишь, завтра она будет как новенькая.
Жоффре взглянул на него с недоверием, но и с надеждой.
– Даю слово. – Эмери налил юноше меда. – Ты бы удивился, как мало ударов достигли цели.
Он встретился взглядом с Хью, и губы пожилого человека искривились в улыбке.
На следующий день Мадлен ходила по залу с опущенной головой, как подобает покорной жене, слегка морщась, как от боли, – когда не забывала. Она была обрадована и даже тронута отношением окружающих. Жоффре де Сейн с беспокойством вертелся вокруг нее, сестры Гертруда и Уинифред язвительно отзывались о мужчинах, а большинство служивших в замке женщин выказывали сочувствие и симпатию.
Возможно, именно от этого чувства общности и единения ей казалось, что солнце светит ярче, а воздух наполнен ароматами и пением птиц. Мадлен была влюблена. Сначала она назвала его властелином своего сердца в шутку, но все оказалось правдой. Это была горькая радость. Эмери нисколько не изменился. Он был холоден, когда ложился спать, и позавтракал наскоро. Барьер, разделявший их, треснул, но быстро восстанавливался. В чем же причина?