Вскоре после убийства Кирова, в начале 1935 года, меня вызвали в "органы" и потребовали чтобы я, в уплату за досрочное освобождение из ссылки, сделалась сотрудницей НКВД. Несмотря на длительный допрос, брань, угрозы, мне удалось устоять: меня не били.
В августе 1937 года арестован М. П. Бронштейн. В сентябре - арестованы мои близкие друзья, члены редакции Маршака, а кто не арестован, тот, как и я, уволен. За Бронштейна вступились крупные ученые того времени - И. Е. Тамм, В. А. Фок, Л. И. Мандельштам, С. И. Вавилов, А. Ф. Иоффе, а также литераторы: Маршак и Чуковский. Однако все усилия не только помочь Бронштейну, но хоть что-нибудь разузнать о его судьбе успехом не увенчались.
Осенью 1938 года я начала часто встречаться с Анной Андреевной Ахматовой. Колеблясь между страхом обыска и необходимостью записывать каждое ее слово, я начала вести дневник наших встреч. Разговоры я записывала, стихи, творимые ею, запоминала наизусть (в том числе "Реквием").
Зимою 39/40 года по свежим следам событий я написала повесть "Софья Петровна". Единственный экземпляр сохранили, с риском для жизни, мои друзья. В 1965 году повесть с большими искажениями вышла в свет в Париже, в 1966-м (почти без искажений) - в США. Она переведена на многие языки мира, но в Советском Союзе ее не публиковали. Только теперь (сентябрь 1987) появилась надежда, что повесть будет, наконец, напечатана на родине.
Во второй моей повести "Спуск под воду", написанной в 1951-1957 годах, рассказывается о "борьбе с космополитизмом" (то есть об организованной властью вспышке антисемитизма), а также снова о терроре 30-х годов. Повесть тоже вышла только на Западе, а в Советском Союзе - нет.
В 1940 году мне удалось добиться свидания с начальником КГБ Ленинградской области, ставленником Берии, Гоглидзе. Он подтвердил мои предположения, что М. П. Бронштейн погиб.
...Война застала меня в Москве после трудной медицинской операции. Сперва я была эвакуирована с дочерью и племянником в Чистополь, а оттуда перебралась в Ташкент, где прожила до осени 1943 года. В Ташкенте поступила на службу во Дворец Пионеров (вела литературный кружок и занималась редактированием); а "по общественной линии" работала в Комиссии помощи эвакуированным детям.
Осенью 1943 года я приехала в Москву, куда ранее уже вернулись мои родители. После прорыва блокады, летом 1944-го, я сделала попытку воротиться в Ленинград. Там квартира моя оказалась противозаконно занята, однако, едва я попробовала добиться справедливости, "органы" дали понять, что жить в Лениграде мне всё равно разрешено не будет.