А на земле его товарищи, парализованные страхом, наблюдали за разыгрывавшейся в небе трагедией. Летчики боялись огня больше, чем любого немецкого аса.
– Держись, Пит, – шептал Рикенбакер. – Милостивый Боже, пусть он справится.
Питер увидел впереди широкий ручей и увеличил скорость, чтобы истребитель продолжал лететь к воде, затем выбросился из кабины и живым факелом полетел к земле. Последнее, что он помнил, был оглушительный всплеск...
К тому времени, когда Лафбери, Рикенбакер и остальные летчики примчались в грузовике на место происшествия, они увидели лежащего на земле Питера и двух французских фермеров, снимавших с него обмундирование, от которого шел пар.
Лафбери обратился по-французски:
– Он жив?
– Думаю, да, сэр, но у него очень сильные ожоги.
– Благодарю вас, месье. Если бы вы не вытащили его из воды, наш летчик утонул бы... Ладно, друзья, давайте отвезем Питера в полевой госпиталь, – сказал майор.
Спустя полчаса Лафбери и Рикенбакер ходили вокруг палатки. Рик затоптал сигарету носком ботинка, когда хирург вышел из палатки, снимая резиновые перчатки.
– Как он?
– Я бы сказал, шансы у него пятьдесят на пятьдесят. Все лицо, шея, руки и нижняя часть ног в ожогах второй и третьей степени, но тяжелая летная куртка защитила его торс. Мы должны как можно быстрее эвакуировать его в Париж.
– Он в сознании? Нам можно его увидеть? – спросил Лафбери.
– Вы можете его увидеть. Ваш друг находится в забытьи, – ответил хирург.
Они вошли вслед за врачом в палатку, где Питера готовились переложить с операционного стола на носилки. Склонившись над ним, майор сказал:
– Как дела, Пит? Это Лаф, а рядом со мной Рик.
Обожженный смотрел на них пустыми, невидящими глазами.
– Он слышит нас, док?
– Я не могу сказать наверняка.
Складывалось впечатление, будто Питеру казалось, что он совсем один в палатке.
– Пойдем, Рик, – смирившись, сказал Лафбери. – Мы не сможем до него достучаться. – И в последний раз обратился к Питеру: – Ты поправишься, дружище. Черт возьми, ты очень скоро вернешься в эскадрилью!
Возвращаясь в грузовике на аэродром, пилоты молчали, и вдруг Петерсон воскликнул:
– Джильберта! Кто скажет ей?
С мрачным видом Лафбери ответил:
– Полагаю, что сообщить должен я. – Он глубоко вздохнул. – Ей придется отказаться от свадебных хлопот. Питер еще долго-долго не сможет пройти между рядами в церкви.
В тот же самый день майор Лафбери в парадной форме заставлял себя подняться по каменным ступенькам дома мэра. Дверь открыла Джильберта. Увидев Лафбери, она побледнела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.