Такой же взрыв негодования, такие же грозные очи я видела еще всего один раз. На этот раз Фрида была оскорблена неполнотой дружеского доверия. Это было уже совсем, совсем в другие времена - болезнь, больница... За несколько месяцев до болезни, когда Фрида еще была или, во всяком случае, казалась и считалась здоровой, Руня в один из своих приездов в Москву обиделась на нее, упрекнула ее в невнимании. Поссорилась с ней и уехала из ее дома, не помирившись. Обе они от этой ссоры глубоко страдали. Галя рассказывала мне, что, когда Руня ушла, так и не приняв Фридиных объяснений, - Фрида, оставшись одна у себя в комнате, громко зарыдала, а когда домашние вошли к ней, вскрикнула, не помня себя: "Уйдите все! Я потеряла Руню!" Фрида не была истеричной, рыдания и крики были у нее не в обычае. И потому Фридин крик сильно пора-зил близких. Говоря об этой ссоре со мной уже вполне спокойно и даже холодно, она объяснила:
- Конечно, я мучаюсь оттого, что у меня больше нет Руни. Но это не главное, главное вот что: если такой близкий человек, она ведь сестра мне, могла так мне не поверить, могла так поступить со мной, - значит, на свете все возможно.
Ссора с Руней подрывала ее веру в людей, в дружбу, в надежность и неколебимость человеческих чувств - ту веру, которой бессознательно она жила всегда.
- Ведь Руня меня знает, - говорила она с печальным недоумением. - И она могла мне не поверить! Что же это творится на свете?
К этому времени Фрида, пятидесятилетняя женщина, уже хорошо, казалось бы, знала, что бывает на свете. И все-таки дивилась Руниному поступку и не могла надивиться.
Видя ее мучения, я от души желала, чтобы они помирились. Хотела этого, конечно, и она сама, но - но вот тут-то я и увидала опять сверкнувшие на этот раз с больничной подушки Фридины негодующие глаза.
...Фрида лежала в больнице. О, какое это было страшное время - для всех нас! "После отчая-ния наступает покой, - сказала мне как-то Анна Андреевна Ахматова, - а от надежды люди сходят с ума". Вот мы и сходили с ума... Для Фриды это время было сравнительно радостное: опера-ция осталась позади, желтуха проходила, она с каждым днем чувствовала, как к ней возвращаются силы. Училась помаленьку сидеть, ходить, есть. Читала, начинала писать. Ей сказали, что у нее воспаление поджелудочной железы, от которого ее будут лечить вливанием в вену какого-то заграничного лекарства. Она лечилась доверчиво и старательно, А мы знали, что Виноградов, вскрыв брюшину, до опухоли не дотронулся и близким сказал: "Рак неоперабельный, случай безнадежный". А мы знали, что он добавил: "Попробуйте 5-фторурацил, быть может..." Вот этим "быть может" мы и жили. Это и была та тень надежды, которая сводит с ума. Мне казалось, сама я живу какой-то призрачной, двойной, недостоверной жизнью. "Фрида погибает и погибнет" - с этой мыслью я ложилась и вставала. "Фрида выздоравливает, и с каждым днем ей все лучше" - это было то, что видели мои глаза. "Попробуйте... быть может..." сказал, слегка пожав плечами, Виноградов. Что, если это "быть может" превратится в действительность?..