Снова в его голосе ей почудился скрытый смысл. Нет, это несомненно он. Издевается над ней. Ведь он прекрасно знает, как она спала в эту ночь. И в прошлую тоже.
– Нормально выспалась. Глеб, я пойду к себе в гримерку, мне петь еще.
– Можно подумать, что мне танцевать! – усмехнулся Глеб. – Что-то ты стала больно нежная. То плохо себя чувствуешь, спишь среди бела дня, то после первого же действия ножки протягиваешь от усталости. С чего бы это?
– Прости, я не такая выносливая! Это только ты у нас везде успеваешь и никогда не устаешь, – колко сказала Лариса и увидела, как в тот же момент смеющееся лицо Глеба точно окаменело. Он быстро оглянулся и снова напряженно уставился на Ларису. В глазах его явственно читался испуг.
Но почему? Что такого она сказала? Лариса вновь почувствовала усталость и отчаяние. Сколько можно разгадывать эти дурацкие ребусы, проводить бесконечные параллели между сюжетом оперы и реальными событиями?
Никакая она не Джильда, а просто вконец запутавшаяся, несчастная идиотка, которая скоро будет пугаться своей собственной тени.
Она резко повернулась и почти бегом бросилась по коридору, оставив позади себя непривычно молчаливого и бледного Глеба.
Больше всего она боялась, что он окликнет ее, но он не окликнул.
Дверь гримерки распахнулась навстречу Ларисе, и она нос к носу столкнулась с выходящей оттуда Милой.
– Все видела и все слышала, – прощебетала та, обнимая Ларису.
– Что – все? – Лариса с ужасом взглянула на подругу.
– Как это – что? – в недоумении пожала плечами Мила. – Твою сцену, конечно. Мне очень понравилось.
Ну да. Естественно. Что еще Мила могла иметь в виду? Это она, Лариса, совсем рехнулась, перестала воспринимать нормальную, человеческую речь. А впрочем, еще и не такой станешь, если по два раза в сутки тебе станут названивать по телефону, требуя неизвестно что и награждая «очаровательными» эпитетами.
– Спасибо, – Лариса поцеловала Милу в щеку, Зашла в гримерку.
Надо держаться, ведь все-таки самое трудное уже позади. Надо доказать Мишке, что его спектакль – замечательный и должен понравиться.
Раздался стук в дверь, и в гримерку просунулась взлохмаченная голова Лепехова.
– Отлично, – Мишкина физиономия сияла, точно медный таз. – Молодцы, ребятки. То, что надо. Ну, про Ситникова я молчу, он у нас в некотором роде феномен, фабрика по выработке сверхкачественного вокального звука, и легкие у него железные. Но ты, Лара! Ты так пела! Господи, я, взрослый мужик, слушал и ловил себя на том, что у меня глаза чешутся.
Лариса рассеянно слушала шквал комплиментов в свой адрес. Мишка никогда не скупился на похвалы солистам, если те их действительно заслуживали. Обычно, дождавшись от главрежа такой похвалы, Лариса таяла от удовольствия.