«Да, божество», – вновь подумала Оливия. Обликего излучал необузданность, грациозность и дикарскую мощь. Ни дать ни взять норманнский вождь из тех времен, когда цивилизация еще не совсем вытеснила варварство.
Еще тогда, при первой встрече, в реке, Оливия решила, что он хорош собой. Увидев его в холле своего дома, она подумала, что он бесподобен. Во время брачной церемонии она почти не видела его сквозь кружевную вуаль, а во время свадебного завтрака ее так мутило, что ей не удалось как следует его рассмотреть.
Теперь, оставшись с мужем один на один, Оливия почувствовала, как под воздействием его внушительных размеров вкупе с золотистым великолепием ей становится нечем дышать. Казалось, его мощные плечи заполнили собой всю комнату, которую она раньше считала просторной. Голубые глаза Дейна притягивали ее взгляд как магнит. По правде говоря, ей по-прежнему было нечем дышать, и от этого у нее закружилась голова.
Оливия приложила руку ко лбу. Очень… очень сильно… закружилась голова…
Лорд Гринли одним махом оказался рядом и подхватил ее даже раньше, чем у нее ослабли колени. Оторвав ее от пола, словно она весила не больше кошки – а Оливия точно знала, что весит больше, чем целая орава хорошо откормленных кошек, – он в мгновение ока перенес ее в кресло перед камином.
– Тебе нездоровится? – Мягкое и теплое дыхание Дейна коснулось ее щеки. Оливия закрыла глаза, обескураженная его заботой и слишком смущенная проявлением своей слабости, чтобы дать ответ. – Может, позвать камеристку?
Муж по-прежнему сжимал ее стан, будто поддерживая, хотя она чувствовала себя просто прекрасно. Она как будто оказалась зажатой меж двумя каменными арками, словно никакая сила на свете не могла заставить виконта отпустить ее. Жар его тела приятно обволакивал ее каким-то незнакомым дурманящим ароматом. Оливия зарделась, поймав себя на мысли, что ей это очень нравится. К сожалению, она не могла вечно лежать в его объятиях. Оливия никогда не умела лгать, поэтому и выложила все как есть:
– От тебя у меня дух перехватывает.
Виконт ослабил хватку. Тут же пожалев о своих словах, Оливия с трудом сдержала порыв вновь упасть на его широкую грудь в глубоком обмороке. Внезапно девушка поняла, что вправе позволить себе любую вольность, ведь в этом ничего не будет зазорного. Теперь он принадлежит ей.
Но какой бы соблазнительной ни была эта мысль, Оливия не хотела показаться слишком навязчивой.
– Я не совсем это имела в виду, – промолвила она, с отвращением чувствуя, как пунцовый румянец заливает лицо. Она никогда не умела очаровательно краснеть, как некоторые барышни, у которых на щеках распускались розы. Румянец на ее щеках, пожалуй, походил на две кляксы. – Я сегодня не поела. Немного нервничаю. Ты такой… огромный!