– Мне очень стыдно, мадам, – оказал он строгим голосом, каким говорил в суде. – Хотите, я провожу вас?
Она тут же успокоилась, кивнула с легкой улыбкой и отклонила его предложение. Он вежливо ждал, пока она удалится, прежде чем обратить внимание на мальчиков: те с виноватым видом ждали, вцепившись в ранцы.
– Кому принадлежала эта блестящая идея? – наконец спросил Шарль.
– Мне.
Ален никогда не лгал: это было его достоинство.
– Ну, разумеется, тебе… Мы очень удачно встретились: я специально вернулся пораньше, чтобы поговорить с тобой!
В серых глазах Шарля была угроза, и племянник собрал все силы, чтобы противостоять буре. Трое других побежали к черному ходу: они привыкли входить с него. В подсобном помещении они спешно помыли руки, как того требовала Клара, и побежали на кухню, где их ждал полдник.
– Идем со мной, – приказал Шарль, взяв Алена за плечо.
Он увлек его в гостиную; огромная комната с холодным, помпезным убранством служила только для приемов, и Шарль пересек ее, как будто хотел отделиться от остального дома. У высокого камина из белого мрамора он повернулся лицом к племяннику.
– Ален, мое терпение небезгранично. Твоя мать получила от директора лицея письмо, я бы сказал… неутешительное.
– Так пусть моя мать со мной и говорит! – парировал юноша.
Все его поведение говорило о том, что он ищет ссоры, и объяснение с дядей его не пугает.
– Не надо такого тона, – вкрадчиво сказал Шарль.
Он медленно достал из портсигара сигарету и прикурил от золотой зажигалки с его инициалами, которую всегда носил в кармане.
– Я привык ко всему, да и ты не тот человек, – наконец сказал он. – Если я хочу сохранить спокойствие, то ты меня не рассердишь, а если решу задать тебе трепку, то ничто меня не остановит. Как видишь, со мной все просто. Твоя мать слишком слаба, чтобы ее уговоры могли тебя тронуть, поэтому этим займусь я; можешь мне поверить, это совсем не доставляет мне удовольствия.
– Я знаю, – бросил Ален, – ты всего лишь исполняешь свой долг.
– Ты многого не знаешь, – вполголоса проговорил Шарль.
Во время паузы они обменялись взглядами, и против своей воли Ален первый опустил глаза. Он мог сколько угодно ненавидеть дядю, но его хладнокровие обезоруживало.
– Чем ты рассчитываешь заниматься в дальнейшем? Слово «будущее» что-нибудь для тебя значит? Или ты думаешь, что мать или бабка будут содержать тебя? В тот день, когда твоя сестра станет адвокатом, кем станешь ты? Консьержем в ее доме? Или чем-то вроде праздного паразита – эдакого наказания богатых семей? Ты будешь смотреть, как другие работают, и ничего не делать?