Из блюда с заливным торчала желтоватая плешь, обрамленная венчиком грязных волосенок. Несколько мгновений Тоекуда задумчиво созерцал, потом постучал по плеши согнутым указательным пальцем. Не помогло, и Тоекуда постучал сильнее.
Рывком вскинулась, хрюкнула голова. Куски заливного отваливались от левой половинки лица, звучно плюхались обратно в блюдо. Поросячьи глазки лихо забегали по стенам и потолку, не без труда сфокусировались на пришедших.
Всем известно, что нельзя иметь дело с дегенератами. Если у человека нет подбородочного выступа, если его лоб убегает назад, как лоб неандертальца, с ним нельзя вести переговоры, сотрудничать, заключать договоры и вообще чем меньше общаться — тем лучше.
Но вот тут-то и сказалось взаимодействие людей разных культур. Будь этот человек японцем, ученые немедленно прекратили бы общение. Но японцы исходили из того, что пес их знает, какие они там, в их России и Сибири.
Не менее известно, что с обладателем таких глаз тоже нельзя иметь дело. Эти маленькие хитрые глазки пребывали в постоянном движении, ни на секунду не останавливаясь на лице собеседника. Бегающие глазки, человек, не смотрящий в глаза собеседнику, — это было крайне подозрительно.
Но и тут японцы отказывались судить Чижикова, как человека не своей культуры. И насторожиться-то насторожились… Но тут же и устыдились своей собственной настороженности, приняв ее за пережитки японской островной ксенофобии. Современные японцы так же стыдятся своих предрассудков, как люди всех других стран и народов. Тоекуда даже прочел сам себе нотацию за то, что на старости лет начал впадать в расизм.
Господин Сосэки был исключительно вежлив:
— Мамонт у вас с собой?
— Мамонт бегает в тайге, — по-русски ответил плешивый. Пожевал губами и добавил: — Но я точно знаю, где он.
После чего с невероятной скоростью налил себе коньяку, еще быстрее выпил и опять плюхнулся в заливное.
Тоекуда успел поймать совершенно трезвый, оценивающий взгляд Чижикова. Будь Тоекуда европейцем, этого взгляда ему тоже вполне хватило бы, чтобы прекратить переговоры. Но он, увы, снова устыдился своего расизма и стал оценивать так же, как оценивал бы японцев. У японцев, во-первых, пьянствовать вовсе не стыдно. Наоборот, нализаться — это вроде бы очень даже мужской, вполне солидный поступок. А во-вторых, японцы часто усилием воли умеют трезветь и отпускают себя снова. И европейцы в смешанных компаниях не всегда понимают — трезвы или пьяны собутыльники. Так что поймать абсолютно трезвый, изучающий взгляд совершенно пьяного японца — дело в общем-то вполне обычное.