Андрей стрелял почти в упор, разнеся вдребезги голову. Постояли, стискивая стволы. Павел дрожащими руками снова закурил.
— Росомаха, — хрипло сказал Андрей, словно это объясняло все. И у него дрожали руки. Но испытание было последним, и теперь ничто не мешало хорошо разглядеть, что же торчало из скользкой, оплывающей глины. Бок в рыже-бурой длинной шерсти, а под ней — пепельно-рыжий, с желтыми разводами подшерсток. Павел не выдержал, пощупал, подшерсток был сухой и теплый — ему хватило даже лучей этого огромного красного солнца, чтобы быть сухим и теплым. Очень красивый и теплый, очень надежный подшерсток. Бок незаметно переходил в брюхо со свисавшими космами темно-коричневой, почти в метр длиной шерсти. Почти такая же шерсть, только чуть покороче, шла по горбу на спине. И бок, и брюхо, и колоссальный огузок с длинным мохнатым хвостом были расклеваны, разорваны зверьем и птицами.
Покрытая черно-бурой шерстью с торчащим впереди залихватским чубом голова тоже наполовину уходила в землю. Ухо было почти полностью отгрызено, глаз выклеван, хобот уходил в толщу глины, сразу за изогнутым бивнем. Но форма головы просматривалась очень хорошо.
— Хвост какой длинный… Длинней, чем у слонов.
— Наверно, мошку отгонял.
— А ухо как раз меньше…
— Так ведь север, Миша, выступающие части мерзнут. У кого уши длиннее — у лисицы или у песца?
— У песца уши короче, факт… Слушай, Андрюха, а у него ведь и ноги короче, у песца!
— Конечно, короче. И уши короче, и ноги. И у песцов, и у медведей, и у оленей. У всех, кто на севере живет, уши меньше, чем у южных видов, и ноги короче.
— Значит, все-таки они здесь есть. Вот тебе и раз… — обронил Павел задумчиво. — Интересно, от чего же он погиб?
— И давно ли.
— Может быть, как раз зимой, от бескормицы?
Андрей обошел источавший зловоние труп, еще раз покачал головой.
— А по-моему, он давно умер. Вот смотрите, он весь полностью был в глине. Появился овраг, стали стенки разрушаться, тут целый пласт обвалился, видите? Вот он и стал вытаивать.
Туша лежала как раз там, где кончалась стенка оврага. Там, где и правда был сильный обвал, наверное, несколько лет назад. Выше, где не достигали лучи солнца, промерзшая за тысячи лет глина искрилась от множества мельчайших кристалликов замерзшей воды. Ниже, ближе к боку, кристаллики теряли чистый блеск, все более мутными слезами стекали по размываемой глине.
— Получается, труп древний?
— Скорее всего, Паша. В вечно мерзлой земле он может и десять тысяч, и двадцать тысяч лет лежать. Когда березовского мамонта раскапывала экспедиция, он тоже частично оттаял, вонял страшно, и тоже были тучи птиц. А потом стали рубить еще совсем замерзшее мясо, бросали собакам и те ничего, ели. А березовскому мамонту даже не двадцать, ему все тридцать тысяч лет.