— Я хочу тебя, — сказала она тихо и страстно.
— Не надо, — прошептал он. — Я не могу причинить тебе зло.
— Я хочу, — повторила она. — Не обращай внимания на мое тело. Подчини его. Сделай меня своей, Вариан.
«Не слушай ее. Она не понимает. Она невинна».
Но развращенная сущность желала послушаться приказа. В нем говорил зверь, самая низкая часть его натуры, жаждущая закончить то, что начал. Вариан приказал себе отодвинуться. Но он не мог. По спине катился пот.
— Я причиню тебе боль, — хрипло сказал он, с отчаянием глядя в огромные глаза.
— Кто-то должен. Ты… сегодня, Вариан… или кто-нибудь другой.
Он еще пытался сказать себе, что она не знает, что говорит, но последние слова надорвали его. Перед ним встал образ Исмала.
— Нет! — прорычал Вариан. — Ты моя, черт побери! Она покачала головой.
Он ответил ртом и руками, приподнял ее грубее, чем раньше. Терпение и нежность были забыты, и ее быстрый, жаркий ответ сказал ему, что и она их не хочет. В страсти она была так же свирепа и бесстрашна, как и во всем остальном. Необузданная, сладкая, прекрасная… его.
— Моя, — жестоко сказал он. В одно безумное мгновение он вошел в нее. Миг триумфа… обладания… победы. Он услышал всхлип, и она скорчилась от боли. Раскаяние пронзило его кинжалом. Поздно.
— Прости, — шептал он. — Любимая, прости. — Кровь билась в висках, громыхала по жилам, требуя освобождения, но он заставил себя сделать паузу. Руки нежно прошлись по потрясенной, напряженной фигурке. — Позволь мне любить тебя, милая. Прости меня и позволь тебя любить. Ты мне нужна, Эсме.
Она распахнула глаза.
— Будет еще? — дрожащим голосом спросила она.
О Господи, с нее достаточно. Она хочет, чтобы все уже кончилось, бедное дитя. Вариан любовно погладил ее грудь, и его плоть заволновалась, толкая его к ней. Да, тело хочет закончить, оно жестоко. Но ему требовалось больше. Он хотел иметь ее всю, душу и тело, для себя. Эгоист. Но уж таков он.
— Будет, — сказал он. — Столько, сколько ты мне дашь. Он начал медленное движение. Она задохнулась:
— Вариан!..
Но на этот раз больно не было. Удивительно, но боль ушла, а когда она сделала осторожное ответное движение, то ощутила удовольствие.
— Да, — прошептал он. — Вот так, милая. Весь мир исчезает, правда?
Он чувствовал, что мир уходит от нее, как и от него. Что в ней нарастает удовольствие, по мере того как тело поддается ему, следуя его ритму. Ее боль была забыта, как и его сожаление. Он больше не раскаивался, он возвращался к жизни вместе с ней. Был только этот миг, и еще Эсме, и сладкий, темный восторг, когда она отдалась вихрю страсти.