– Почему вы вернулись сюда, утверждая, что полиция перегородила туннель?
– Чтобы избежать естественного искушения, – ответил Гесслер, – предупредить власти, что в данный момент три охранника умирают в затопленном фургоне.
– Это все?
– Мне также нужно было удостовериться, что все пройдет гладко до прихода вашего корабля.
– Все это – совершенный парадокс, – возразил Франк, желчно улыбаясь. – Просто-напросто вы вернулись из-за нее. Правда или нет?
– Правда, – признался Гесслер.
– Вы любите ее?
Адвокат не колебался ни секунды.
– Я люблю ее.
Простота, с которой было сделано это признание, разочаровала беглеца. Он замолчал, храня при этом полнейшее спокойствие.
– Уже давно? – с робостью спросил Франк.
– Не знаю.
Франк меланхолично кивнул.
– Мой отец был архитектором, – помолчав, сказал он. – Иногда по четвергам он брал меня на стройку и оставлял в машине, а я скучал. Тогда, чтобы убить время, я начинал считать. Я заключал сам с собой пари. Например, я думал: "Когда дойду до двухсот пятидесяти, он вернется". Однажды я досчитал до шестисот тридцати. Вы мне не верите?
Гесслер сделал уклончивый жест. Эта тирада, выпадавшая из общего контекста, заинтриговала его.
– А в другой раз, – продолжал Франк, – я заснул на трех тысячах. Папа умер от эмболии, споря со своими подрядчиками. Меня в суматохе забыли в машине. Видите ли, уважаемый мэтр, с тех пор я ненавижу цифры. Интересно, не правда ли?
Казалось, Франк пробудился после глубокого сна. Он бросил на адвоката растерянный взгляд внезапно разбуженного человека.
– Ну что же, – сказал он, – вы хотели подробностей о моем детстве и юности...
– Не то время, – возразил Гесслер.
– Как раз наоборот, потому что скоро мы расстанемся. Детские воспоминания, Гесслер, всегда ко времени. Человеческая жизнь длится всего лишь двадцать лет, а остальное... остальное – это воспоминания. Я хотел бы, чтобы вы знали: я не такой, каким вы меня видите, – плохо кончивший сын добропорядочных родителей. Я сам захотел сделать свою жизнь легкой и опасной. Да только, чтобы понять это... Чтобы понять это, нужно быть Лизой.
– Я всегда задавался вопросом, как вы познакомились, – прошептал Гесслер.
– А она вам не рассказывала? – удивился Франк. – О чем же вы тогда говорили?
Он облизнул пересохшие губы, ему хотелось пить. Почему никто не догадался принести попить?
– Однажды я пощипал одного биржевика, у которого она работала секретаршей. Все шло без сучка без задоринки. И вот две недели спустя я сталкиваюсь нос к носу с Лизой в одном ресторане: случай... Я фазу же понял, что она узнала меня. Вместо того чтобы исчезнуть, я объяснил ей, как организовал это дело, и, прежде чем уйти, назвал ей свое имя, дал свой адрес. Я спрашивал себя, что же она предпримет. Так вот! В один прекрасный день ко мне заявилась вовсе не полиция, а Лиза собственной персоной! Романтично, не правда ли?