– Милая, я не понимаю… о чем ты говоришь?
– Я правда думаю, что так будет лучше для нас обоих, Джек. События последних недель привели меня к убеждению, что для нас будет лучше, если мы расстанемся. Я имею в виду – по-настоящему.
– Не понял? – Толливер склонил голову, брови его поползли вверх, а на скулах проступили желваки.
– Нам нужно расстаться. Ты и я – мы больше не будем встречаться… по-настоящему, я имею в виду. Кое-что произошло, и я приняла это решение, как бы тяжело мне ни было.
«Ох, как же я буду выглядеть, когда приду к нему после ноябрьских выборов? Мне придется рассказывать о беременности, Митчеле, его угрозах и шантаже… Я буду просить прощения. А если он не простит меня? Если даже не захочет разговаривать?..»
– Подожди, ты что, бросаешь меня?
– Да.
Джек отвернулся и уставился в затонированное стекло лимузина. Долгое время они ехали в полном молчании. Потом он обернулся, и Саманта едва сдержала слезы. На нее смотрел Толливер-политик. Он вновь надел маску, которая так давно не появлялась на его лице. И словно закрылась дверь, соединявшая их души.
– Я попрошу тебя ответить только на один вопрос, – медленно сказал он.
«Ох, только не спрашивай, люблю ли я тебя, – мысленно взмолилась Сэм. – Конечно, я люблю. Господи, я умираю от любви к тебе. Прошу, не спрашивай, чтобы мне не пришлось лгать!» Но он спросил о другом:
– Почему? Почему ты бросаешь меня?
Глаза Сэм наполнились слезами. Она вдруг поняла, что не сможет ему солгать, не сможет придумать причину, которая показалась бы убедительной.
– Это так сложно… Прости меня, но сейчас я просто не готова ответить на твой вопрос.
Джеку было так больно, что страдание на миг раскололо маску, и Сэм ясно увидела, как исказилось его лицо. Он опять отвернулся к окну и даже чуть отодвинулся от нее. И до конца пути не проронил уже ни слова.
В этот вечер Толливер оказался самым плохим оратором из всех присутствующих. Было совершенно очевидно, что его не интересует происходящее и единственное его желание – выбраться с обеда как можно скорее и уехать домой. Его речь была такой монотонной и лишенной эмоций, что часть слушателей просто покинула аудиторию еще до конца выступления.
Когда Толливер спускался со сцены, кто-то из помощников осторожно поинтересовался, как он себя чувствует. Джек высказался в том духе, что «ему приходится кое с чем бороться сегодня».
– Грипп, должно быть. Ужасная штука, – сочувственно произнес помощник.
– Не то слово, – отозвался Толливер.
Когда пришло время возвращаться домой, Сэм обнаружила, что Джек предоставил лимузин в ее полное распоряжение. Всю дорогу Сэм терзалась мыслями, как же он доберется до квартиры. Впрочем, это было не единственное, что ее беспокоило и тревожило. Дурнота, вызванная токсикозом, смешалась с душевной и сердечной болью оттого, что она причинила боль любимому человеку, и пониманием, что ее ждет еще большее одиночество, чем прежде.