Она позволила Брендону подхватить ее на руки и донести до спальни. Позволила уложить себя на кровать. Милевски лег рядом, накрыл ее своим большим телом и поцеловал. Кристи впала в прострацию – Брендон Милевски умел целоваться не хуже, чем… кое-кто другой. Она почувствовала, что лоно ее увлажнилось и тело заныло в ожидании физического удовлетворения, в котором ему было отказано так долго.
– Давай я по-быстрому схожу за наручниками? – прошептал Милевски. – У меня есть в машине.
– В другой раз, – ответила Кристи. Она закрыла глаза, закинула руки за голову и решила представить себе, что это Джек занимается с ней любовью. Только так она сможет кончить.
– У меня сейчас будет удар. Или инфаркт. Или закупорка артерии. Или все сразу, черт бы тебя побрал. Короче, мне нужен перерыв.
Стюарт, постанывая, выполз с корта и жадно припал к бутылке с водой. Джек воспользовался тем, что адвокату явно не до него, и перевязал изуродованное колено потуже. Потом отошел к стене, прислонился спиной и сполз вниз, усевшись на покрытый досками пол.
Последние две недели были кошмаром. Тогда, после травмы, жизнь тоже казалась невыносимой, но физическая боль – вещь понятная, и потому ее проще было переносить.
Душевная боль, которая снедала Джека теперь, оказалась гораздо страшнее той, физической боли. Ее источник никак не удавалось обнаружить, и было понятно, что в этом случае не поможет ни анальгин, ни другие обезболивающие средства. Боль начиналась в груди, наверное, в сердце, а потом разливалась волной, путая мысли и лишая воли к жизни. Иной раз у Джека ныли даже зубы и пальцы на ногах. Он не мог спать. Он терял очки и голоса людей, так как не мог заставить себя вести избирательную кампанию с прежним энтузиазмом. И каждый раз, когда они с Самантой оказывались рядом, позируя для телевидения или газетчиков, он умирал заново, но вынужден был улыбаться. Сэм тоже выглядела не очень радостной. Она не смотрела ему в глаза, словно ей было стыдно за что-то. И еще она осунулась и казалась истощенной.
Толливер пытался поговорить с ней, даже не один раз, но Саманта все время отделывалась одной и той же фразой: «Я знаю, что так будет лучше для нас обоих». Она проявляла чудеса изобретательности, появляясь на всех официальных мероприятиях и избегая его в остальное время. Джек прекрасно понял, что она что-то скрывает, и это глубоко задело его. А еще ему не хватало этой женщины. Оказалось, что именно она освещала его жизнь последнее время, и теперь он оказался в темноте и не понимал, куда и зачем идти.
Сначала он остановился на самом простом объяснении. Толливер решил, что чувствует себя таким несчастным, потому что уязвлено его мужское самолюбие. Действительно, прежде ни одна женщина его не бросала. Он сам всегда был тем человеком, по инициативе которого проходил разрыв. Но очень быстро Толливер понял, что такая агония, в которой он пребывал после ухода Сэм, не могла быть результатом униженного эго. Нет, дело было в сердце, а не в самолюбии. Его чертово сердце оказалось разбито. Только теперь, испытав удар на себе, Джек понял, что значит это дурацкое выражение и как это на самом деле больно.