Остановившись на мгновение, она почувствовала, что не одна здесь, и обнаружила его. Рыцарь, босоногий и одетый только в обтягивающие штаны, стоял в ручье недалеко от нее с обнаженным мечом в руке.
Волосы его были еще влажными и ниспадали на плечи темно-рыжими прядями. Он, оцепенев на месте, не сводил глаз с Идэйн, будто набрел на лесного духа или увидел привидение.
– Я слышал, ты кричала, – сказал он хрипло.
И это было правдой: Магнус подумал, что на девушку кто-то напал. Он услышал ее крики и, поспешно натянув штаны на мокрое тело, побежал к ней, как безумный, вообразив, что на нее напали дикие шотландцы. В мыслях он уже видел, как они срывают с нее одежду, швыряют на землю и, возможно, уже удовлетворяют свою похоть.
Вместо этого он увидел такую сцену, от которой потерял дар речи. Здесь, посреди ручья, в сердце шотландских гор, перед ним предстало зрелище, какого ни один добрый христианин в мире и вообразить не мог. И уж, конечно, ничего подобного нельзя было представить при ярком дневном свете.
От этого видения волосы на голове вставали дыбом, потому что, как ему было известно из древних легенд, такие ручьи населяют русалки.
Он увидел духа, явившегося к нему из древних языческих времен и, должно быть, исторгнутого адом: это существо бешено кружилось в каком-то демоническом танце. И в то же время этот дух, стройный и золотоволосый, совершенно нагой и невероятно прекрасный, в неверном мерцании света под деревьями молотил себя руками, издавая при этом пронзительные крики.
Прошла минута, прежде чем Магнус понял, что принял их за крики о помощи.
И в ту же секунду водяной или лесной демон увидел его и остановился. Идэйн смотрела на него, задыхаясь, расширенными от ужаса глазами, и, видимо, была слишком удивлена и напугана, чтобы прикрыть свое тело.
Единственная мысль, которая мелькнула в этот момент в оцепеневшем мозгу Магнуса, была: «Она нагая!»
Здесь перед ним по щиколотку в горном ручье, освещенная осенним солнцем, пятнами падавшим на ее тело сквозь ветви деревьев, стояла женщина с самым прекрасным телом, какое он когда-либо видел.
«Неудивительно, – подумал он, – что я принял ее за русалку!» И снова то странное чувство, что охватило его минуту назад, вернулось, и волосы у него на затылке встали дыбом.
И пока она так стояла, неподвижная, словно статуя, с изумрудными, широко раскрытыми глазами, его жадный взор впитывал ее красоту: золотистую кожу, стройное тело, столь совершенное и прекрасное, с выступающими грудями и порозовевшими от холода сосками, тонюсенькую талию и изящный изгиб бедер. А длинные ноги были такими, что любой святой монах, запертый в келье монастыря, увидев их, не смог бы не соблазниться ею.