— Эмили Кодуэлл, — тихо прочла она. — Ох, Лусиус, ей было всего шестнадцать лет. Бедняжка! А это могила Уильяма.
— Наверное, ее мужа, — сказал Лусиус, наклоняясь над старым камнем. — Он пережил ее на двадцать четыре или на двадцать пять лет — плохо видно.
Тесс, пачкая перчатки, принялась выпалывать сорняки возле могильного камня Эмили. Правда, это не имело значения, потому что Лусиус поклялся выбросить всю старую одежду своей жены и одеть ее во все новое с головы до пят. Однако и он наклонился и выполол несколько травинок на могиле Уильяма. Старого бедолаги.
— Только эти не трогай, — сказала она, заметив, что он приготовился выдрать из земли кустик каких-то невзрачных полевых цветов.
— Почему это?
— Этот цветок называют «утоли моя печали». Он, должно быть, посадил его здесь, когда она умерла. Смотри, он разросся на ее могиле и перекинулся на его могилу.
— «Утоли моя печали», — повторил он, глядя на нежные цветочки в своей руке. Они выглядели как сорняк, хотя фиолетовые лепестки и лимонно-желтые серединки были очаровательны.
— Должно быть, они были женаты недолго, потому что ей было всего шестнадцать лет. Как мило, что он придумал посадить здесь «утоли моя печали».
— А другие названия у этого цветка есть? — спросил Лусиус с улыбкой. У Тесс из-под шляпки выбились пряди волос, и он, не раздумывая долго, развязал ленточки шляпки под подбородком и отбросил шляпку в сторону. Освободившиеся густые волосы тяжелой волной упали на спину. Взяв несколько цветочков, он воткнул их в ее волосы.
Тесс покраснела. Многие ли мужчины могут похвастать кем, что женщины, на которых они женились, умеют краснеть?
— Так есть ли у цветка другое название? Может быть, его называют «поцелуй ее под явором»? По-моему, я где-то слышал это название.
Губы ее дрогнули в улыбке.
— Пожалуй, это неплохое название.
Лусиус опустился рядом с ней на колени. Губы у нее были именно такими шелковистыми, как подсказывало ему воспаленное воображение. Он запустил дрожащие пальцы в ее волосы, и она тихо вздохнула, заставив все его тело заныть от желания.
Сначала он целовал ее, как положено целовать краснеющую молодую жену внимательному мужу: нежно, осторожно, не забывая о ее невинности. Но мало-помалу бушующая кровь начала вытеснять из него джентльмена, и он стал уже не просто целовать ее, а пробовать на вкус. А пробовать на вкус Тесс, его жену, его собственную жену, означало многократно усиливать уже нестерпимое желание.
Он по-хозяйски ухватился пальцами за ее волосы и, наклонившись, приник губами к ее невероятно желанным губам, издав рычание, которое не имело ничего общего с джентльменским поведением.