— Нет, не правильно! — захлебывалась слезами Софи. — Потому что все шло хорошо, пока не приехал он. Они уже собирались выслать меня из комнаты: хотя ей была больно, она храбрилась… Но когда появился он и она подумала, что он хочет забрать ребенка, едва тот родится, все остановилось. Ничего не получалось. Я говорила ей, я повторяла, что не позволю отнять ребенка, но она мне не верила.
Рыдания мешали ей говорить. Патрик тихо выругался. Когда он заговорил, голос его тоже дрожал:
— Это не вина Алекса, и это не ваша вина. Роды не всегда проходят успешно, особенно если это первый ребенок. Или ребенок, или мать могут умереть.
— Или оба, — подавленно добавила Софи.
— Или оба, — подтвердил Патрик. Он прижался щекой к волосам женщины, имя которой едва ли помнил. — Но вашей вины здесь нет. Алекс уже понял, каким был ослом, и он возвращался к ней. Знаете, он ее любит. Поэтому он должен быть здесь. Когда я видел в Индии, как это случилось…
Он замолчал. Софи подняла голову и посмотрела на нею полными слез глазами.
— Она страдала? Я хочу сказать, в конце?
— Нет. Они позвали мужа, он вошел в комнату и оставался с ней.
Софи бессильно уронила голову ему на грудь.
— Как долго это продолжалось? — прошептала она.
— Минуты три.
Они оба прислушались, но из холла не донеслось ни звука — даже шагов возвращающегося доктора.
В спальне Алекс опустился на постель рядом с Шарлоттой. Она была далеко, очень далеко, в каком-то своем мире, где не существовало боли. Он видел это по ее бледному лицу и еле слышному дыханию. Он взял ее руки — в его больших руках они, как и всегда, казались крошечными. Он вдруг вспомнил, как ее тонкие пальцы держали тонкую кисточку, когда она однажды обернулась, собираясь подшутить над ним — поставить красное пятно на его белую рубашку. Он тогда зарычал, притворяясь разгневанным, и, подхватив ее на руки, понес на диван… Каким дураком он был! Почему он не понимал, что мужчина и женщина не отдаются друг другу всей душой и сердцем, если между ними нет истинного чувства? Почему он не видел разницы между холодными, вызывающими отвращение отношениями с Марией и их полной радости страсти?
Смертельный холод охватил Алекса: он убил Шарлотту. Это его вина. В отличие от Патрика он не нуждался в объяснении случившегося. Он напугал жену до такой степени, что она решила: он выхватит ребенка из ее рук. Поэтому она сдалась. Сердце сжалось в груди Алекса. Он не испытывал такой муки с тех пор, когда ему было одиннадцать и его Мать умерла при родах. Мать возненавидела бы его, если бы увидела, что он сделал со своей женой.