— Нет, спасибо, я уже ему звоню, и он уже в двух кварталах отсюда. Что? — сказала она в мобильник. — Нет-нет, здесь просто предлагают помочь. Нет, все в порядке. Я скажу ему, что ты будешь через пару минут… Я тоже тебя люблю. — Снова обернувшись к водителю фургона, она выдавила улыбку, надеясь, что губы не дрожат. — Он уже едет. — В горле стоял ком, ее трясло. Она думала о тех, кто следил за ней на улице, о вторжении в ее квартиру, о полученных записках и о серийном убийце, который все еще разгуливает по Саванне. Кровь застыла в жилах. — Спасибо.
За фургоном остановилась еще одна машина, и водитель шутливо притронулся к козырьку кепки:
— Как скажешь, солнышко.
Когда он отъехал, по коже поползли мурашки. Солнышко. Господи, почему он так ее назвал? Чтобы его потом опознать, она взглянула на номер, когда он отъезжал, но сзади подсветки не было, не разобрать ни букв, ни цифр. Она узнала одно — это был темно-синий «додж-караван» с номером Джорджии. Этого мало.
И этот человек мог быть просто добрым самаритянином.
Да, действительно.
Мобильник все еще был в руке. Она набрала номер техпомощи, сообщила, где находится ее машина, и объяснила, что сама она будет в «Бижу». До ресторанчика было меньше полумили, там, по крайней мере, светло и людно.
Безопасно.
Она побежала.
Снаружи вся потная, внутри холодная как лед, Ник-ки прибавила скорость. Мерцали фары, темные кустарники казались зловещими, и она почувствовала себя совершенно одинокой.
Впервые в жизни Никки Жилетт охватил страх — отупляющий животный страх.
Рид бросил ключи и письма на стол в своей квартире — три смежные комнаты на втором этаже некогда величественного старого особняка. Ему здесь нравилось: окно с эркером, изразцовый камин, книжные полки по бокам от него, настоящие паркетные полы. Раньше он ютился в комнатке, где с трудом помещались кровать и письменный стол, хотя вряд ли ему требовалось больше места. Сегодня он смертельно устал, тело взывало ко сну, но разум был слишком напряжен, чтобы это понять. Как ни старался, он не мог ни отделаться от образа Бобби Джин в гробу, ни отогнать тот ужас, который, должно быть, испытывала она. Кошмарную панику.
И она была беременна.
Возможно, ребенок был твой.
— Господи, — пробормотал он, взял пульт, включил канал новостей и постарался утихомирить демонов, кричащих в голове. Он нашел в холодильнике пиццу, включил духовку и открыл пиво. Кому пришло в голову убить Бобби? Кто ненавидел ее так, что сунул в чужой гроб и похоронил заживо? Тот же недоумок, который сделал это с Робертой Питере. Значит, это не Джером Маркс. Хотя с него станется убить еще кого-то тем же способом просто для отвода глаз. Но зачем все эти сложности — хоронить живьем? Такой поступок свидетельствовал о злобе… глубоко засевшей ненависти и точном расчете. И еще этот микрофон. Убийца слышал, как они умирали. Услаждал свой сдвинутый разум паническими криками, причиной которых был он сам.