Визиты в кафетерий вскоре участились, беспокойства по поводу затрат это не вызывало. Гражданин Лефрон не забыл своего обещания другу-республиканцу и рекомендовал мастерскую Роджера всем, кого знал. Поскольку Роджер был хорошим и честным мастером, те, которых он обслуживал, также везде восхваляли его. Вскоре посыпались заказы, и он заработал, к своему огромному удивлению, кучу денег. Если бы он не сталкивался с такими сложностями в приобретении деталей, то, без всякого сомнения, вскоре стал бы богачом.
Хотя такое положение приятно щекотало его самолюбие и воображение, Роджер предпочел бы, чтобы гражданин Лефрон заботился больше о своих делах. Заработанные деньги сейчас для него особой ценности не представляли, потому что все еще не было способа выбраться из Парижа. Ненависть к эмигрантам разгоралась все сильнее и каждый, кто покидал город, подлежал разбору. Те, кому удалось вырваться, были чисты как покойники. Усложняло дело и то, что популярность Роджера как мастера росла, и услужливость Лефрона сделала его известным большому кругу людей. Он часто выслушивал похвалы своему патриотизму от незнакомых людей.
Роджеру было сложно просить пропуск на выезд. Как можно оправдать патриота, желающего бросить такое процветающее дело, когда он всего несколько недель в городе? Через пару месяцев или год можно было сказать, что он хочет повидать родственников или справиться об имуществе. Можно было бы сослаться на смерть родственника, но комиссары, выдающие пропуска, были очень щепетильны. Они захотят увидеть письмо, узнать, кто его передал, или допросить человека, передавшего это известие на словах.
Конечно, Роджер мог бы поискать какой-нибудь выход и наверняка нашел бы его. На деле, его личная жизнь, не считая угрызений совести, когда он видел Леонию, скребущую на коленях пол или перепачканную сажей, сражающуюся с непокорными горшками, была такой приятной, что даже думать о том, что это закончится, было ужасно. Впервые в жизни он был совершенно счастлив в женском обществе. Он не боялся быть отвергнутым не потому, что Леония никогда не отказывала ему, такое случалось. Но были нежность и сожаление в отказах, когда она особенно уставала или у нее были месячные. Она не бывала жестокой. Не было случая, чтобы занятия любовью казались низким и уродливым делом из-за робкого требования вознаграждения.
Иногда Роджер задумывался, что Леония может забеременеть. Эта мысль вызывала у него противоречивые чувства — то радость, то ужас. Ребенок связал бы их навсегда. Это было бы хорошим поводом для женитьбы на Леонии, так чудесно было бы иметь с ней ребенка. Ее безграничная теплота и великодушие говорили о том, что она была бы прекрасной матерью. Все же опасности, связанные с вынашиванием ребенка, заставили бы Роджера жутко волноваться за свою бесценную жемчужину, и младенец стал бы большой обузой, если их положение ухудшится. Тем не менее, надежда была сильнее страха, и он чувствовал больше, чем просто сексуальное разочарование, когда Леония отказывала ему, ссылаясь на месячные.